"Фантастика, 1988-89 годы" - читать интересную книгу автора (Сборник)

АЛЕКСЕЙ РАСКОПЫТ БЕГ С БАРЬЕРАМИ

Топоров сортировал записи, когда в комнату вошел Саша, сказал с порога:

– Папа, я полгода как получил паспорт. Имею право на подселение. Почему ты против?

Он стоял красивый, крепкий, высокий, в рубашке; хорошая мускулатура и серьезные глаза. Неизбалованный.

– Зачем тебе? - спросил Топоров.- Чтобы кто-то подсказывал на экзаменах?

Брови сына сдвинулись, но голос звучал ровно, почтительно: - Я не собираюсь брать студента биофака.

– А кого наметил? Ведь уже наметил?

– Присматриваюсь,- ответил Саша уклончиво.- Но это будет человек постарше и не биолог.

– Да? А я взял в компанию двух коллег-математиков. Мы прекрасно ладим. А твоя психика еще не окрепла! Вдруг конфликт или, страшно сказать, оборотничество.

– Я сумею справиться,- ответил Саша, глядя серьезно и внимательно.

Топоров запнулся. Сын не по годам серьезен, выглядит старше.

В парне уже есть стержень. Топоров сам себя тянул за волосы, обтесывал, выгранивал, но некоторые углы еще торчат, зато сына с рождения окружил комфортом, который не разнеживает, а высвобождает силы для работы.

– Хорошо,- сказал Топоров наконец.- Ты знаешь, я опекаю тебя до известной степени. Отношения у нас тренера и спортсмена, верно? Если не согласен с моей методикой, иди своим путем. Наши отношения не испортятся: ты - сын, я тебя люблю. Только потом не скули, что не предупредил, не указал дорогу поровнее! Помни, я готов помогать, но не брошу свои дела, чтобы сидеть с тобой над школьными уроками.

Саша кивнул.

– Папа, я не верю в серьезную опасность. Я тебя знаю. Тренер или не тренер, но ты бы запретил. Значит, либо ничтожно мала возможность ошибки, либо ошибка опасности не влечет. Так?.

Топоров ответил с неудовольствием: - Через два-три года этой опасности не было бы вовсе.

Губы сына дрогнули, поползли в стороны, глаза заблестели: - Так ты не против?

– Выбирай кандидатуру,- ответил Топоров как можно более равнодушным голосом.- Потом покажи мне. Помни, я не запрещаю. Просто могу дать дельный совет.

Саша подпрыгнул, бросился к отцу, поцеловал. Топоров несколько смущенно погладил сына по голове. Сам в детстве ласки недобрал, к нежности не привык, иногда смутно удивлялся, что взрослый парень жмется как ребенок, ластится.

Юноша вприпрыжку носился по комнате. Паспорт где-то спрятался, носки запропастились, а в Институт Подсадки, как называли в обиходе Институт Сверхточной Информационной Записи, надо приехать за два часа до конца рабочего дня.

Неслышно отворилась дверь, вошла Алина. Ее ласковые и встревоженные глаза словно согрели воздух в комнате. На голову ниже сына, тоненькая, бледная и всегда словно бы испуганная, она неслышно подошла к сыну сзади, обняла.

– Это ты, наш хомячок? - спросил Саша, обернувшись к матери. Это была семейная игра, придуманная Топоровым еще в эпоху знакомства, когда у Алины действительно были очень пухленькие щечки. Потом за острый взгляд милых черных глаз он называл ее - “галчонок”. Вскоре Алина сменила цвет волос, стали пушистые белые - “зайчонок”. После родов начала полнеть - и снова “хомячок”. В эту игру включился подрастающий сын. Он давно перерос мать, и стало казаться естественным, что в опеке нуждается маленький хомячок, любимец семьи. А когда беспощадный Топоров заставил располневшего хомячка сбросить лишние 15 килограммов, то Саша начал cажать Алину на плечи и носить по комнатам, наклоняясь из стороны в сторону. Алина визжала в страхе, визжала и хватала сына за уши.

– Тревожно за тебя, Сашенька.

– Мамочка,- сказал он, обнимая и целуя ее.- Все будет хорошо. Мы тебя любим и в обиду не дадим!

– Я за вашими спинами как за каменными горами, а вот вы открыты всем ветрам. Кто присмотрит, кто вас в обиду не даст?

– Хомячок,- засмеялся Саша, легонько приподнимая мать.- Наш железный отец научил меня давать сдачи раньше, чем кто обидит.

Она с сомнением посмотрела на сына, оглядывая его сияющее лицо с радостными глазами, которые могли мгновенно становиться холодными как лед. Отец, опасаясь излишней доброты в сыне, перетренировал ребенка.

– Может быть,- сказала она со вздохом,- это хорошо, что умеешь за себя постоять. А вот у меня третья подсадка.

Паспорт нашелся. Саша на радостях сдавил мать в,объятиях: - Мама, я тебя никогда не расспрашивал…

– Ценю,- ответила она серьезно.- Расскажу, хотя неприятно говорить о таком. На подсадке выбрала не тот тип женщины. Сама я больше общалась с книгами, любила поспать - и сейчас люблю, мечтала о прекрасном принце. Ребята предпочитали моих подружек. Я решилась подсадить женщину очень женственную…

Она запнулась. Саша быстро отвел глаза: - Я понимаю, понимаю. Ты совсем другая. Ты стерла запись?

– Да. Потеряв на этом два года жизни. Через полтора года решилась на другую подсадку. Милая женщина, домашняя хозяйка, образцовая жена. Я полагала, что будем дополнять друг друга, но если бы она хоть на минуту оставляла меня в покое! Требовала держать квартиру в стерильной чистоте, корила, что кормлю вас из магазина, а не с базара, возмущалась нынешней модой, настаивала на более скромной одежде…

– Не знала, что мода меняется?

– Я сама сглупила, подсадив ограниченную дуру! Никто не брал, не надо было брать и мне. Если бы она не вмешивалась! Но дураки всегда считают себя правыми. Я уговаривала, просила, умоляла, но подсадница с ослиным упорством требовала своего. Я начала сходить с ума, у меня расстроились движения. Подсадница уже брала контроль над моим телом. Мне пришлось идти на стирание.

– Бедная моя мамочка,- сказал Саша, прижимаясь к ее груди.- Все тебя обижают!

– На этом я потеряла пять лет. Учти, тебя будут записывать только с твоим подсадником! Подумай еще раз, Сашенька. Пять лет мне пришлось восстанавливать по дневнику да рассказам мужа, коллег, соседей.

– Бедная мамочка,- повторил он, целуя ее в макушку,- бедный наш золотой хомячок с защечными мешочками. А как теперь?

– Плохо,- ответила она, вздохнув прерывисто.- Не для меня это. Есть люди, которым чудеса науки и техники противопоказаны. Мы ссоримся по каждому поводу. Она давит, издевается надо мной. В третий раз идти на стирание уже не могу. Это потерять 15 лет жизни! У меня останется в памяти то, что было, когда ты был в ползунках, отец молодым школьным учителем, а у меня не было морщин. Теперь терплю. Так что, большой малыш, помни о моем горьком опыте, когда будешь брать подсадника.

Саша крепко-крепко прижал мать к груди. Добрая и незащищенная, она сумела поколебать его сильнее, чем железный напористый отец.

– Я уживусь,- ответил он, убеждая больше себя, чем ее.- У меня вся школа в друзьях. Все давно разбились по интересам: спортсмены, интеллектуалы, меломаны, биологи, а меня все считают своим. Я уживусь.

Когда Саша умчался, Алина вернулась в свою комнату. На диване лежала недочитанная книга, был соблазн погрузиться в другой мир, но едва легла, из кабинета раздался сильный голос Топорова:

– Хомячо-о-ок! Ты где? Опять в горизонтальном положении?

– Я занимаюсь уборкой,- крикнула она, раскрывая книгу.

– Сейчас проверю!

Она не успела соскочить с дивана, как Топоров вырос на пороге.

Уверенный, пышущий здоровьем, до краев налитый энергией.

– Где тренажер? - поинтересовался он.- Засунула подальше, чтобы я забыл?

– Виктор,- простонала Алина тоскливо,- что ты из меня делаешь? Я занимаюсь гимнастикой в угоду тебе, изнуряю себя диетами. Ни мне, ни моим детям этого не надо. Ты мучишь меня, вытесываешь только тебе нужную фигуру. Но то буду уже не я!

– Будет лучше, чем ты,- ответил Топоров, смеясь.- Не заговаривай зубы. После гимнастики ты стала гибче и здоровее. Жены друзей ахают, лопаются от зависти. Тебе и самой приятно, признайся?

– Да,- согласилась она.- Но я сама бы никогда не решилась. И теперь я не совсем я.

– Ты намного лучше.

– Да? Но раньше Марианна либо помалкивала, либо только ехидничала, а теперь воюет со мной! Она с тобой заодно. Требует худеть, иначе одеваться. Вообще требует разных непристойностей. Чем больше ты нажимаешь, тем больше она прорывается в мое сознание.

Топоров звучно рассмеялся:

– Хорошая уловка! Я пекусь о твоем здоровье, психике, но увильнуть от упражнений не удастся. Марианна - за, тем лучше. Неважно, из каких соображений она жмет на тебя, лишь бы ты делала упражнения.

Алина поморщилась, чувствуя, как Марианна колотится в ее мозгу, стараясь прорваться в левый висок.

– Но вы ломаете меня с двух сторон! Виктор, ты не соизмеряешь силу. Ты думаешь, что и я все делаю с такой же легкостью? Я на пределе.

Топоров развел руками:

– Хомячок мой пушистый, что я могу? На-до. Да, я слышал, как ты разговаривала во сне. Даже показалось, что твой пассажир взял контроль над твоим телом, пока ты с ангелами беседовала. Впрочем, во сне мы все не такие, как наяву. Так что давай, трудись над собой. Увы, другого пути нет. Марш на тренажер!

Всю дорогу Топоров прикидывал, как лучше подступиться к вроде бы ясному делу, как принудить Волкова отдать ему личность Уркаганова без задержки, но, когда переступил порог кабинета председателя Совета Записи Волкова, вырвалось совсем другое:

– Ты преступник. Андрей! Уркаганов оставил десятки незавершенных работ, в которых сам черт ногу сломит. Если по-честному, мы с тобой математики экстракласса, но разберемся ли без него? К тому же Уркаганов был генератором идей, щедро одаривал учеников, у него только поэтому и создалась своя школа. Преступно держать его в черном ящике лишний день, а он ждет там уже полгода!

Волков с комфортом расположился в мягком кресле, его глаза спокойно отдыхали на бурно жестикулирующем Топорове. Интересно, много ли сделал академик Топоров в теории тензорных изограв за последние полгода, пока добивается подсадки?

– Честно говоря,- ответил Волков медленно,- я бы предпочел оставить Уркаганова в этом, как ты говоришь, черном ящике. Да-да! Я постарше тебя, хоть и не так стар, как Уркаганов, понимаю… Он один из последних реликтов XX века. Талантище, самородок, но… не получил надлежащего образования. Интеллигент первого поколения.

– Ну и что? - вскинулся Топоров.- У меня отец и мать были рабочими.

Волков мягко улыбнулся, выставил перед собой пухлые руки:

– Нынешние рабочие образованнее интеллигентов XX века. Родители дали тебе духовную базу, хотя, на мой взгляд,- только не злись! - недостаточно широкую, а вот Уркаганов ее не получил вовсе. Но с его ураганной мощью ему все удавалось, все преграды рушились, как тут не уверовать в собственную непогрешимость? Он неуправляем, вот в чем беда.

– Я ему все объясню…

– Шутишь? Он не примет никаких объяснений.

– Все равно ему ничего другого не остается. Он получит право на вторую жизнь, я получаю на использование его знаний, опыта.

Волков мягко улыбнулся:

– С Уркагановым разговор в таком тоне не пройдет. Он тут же совершит бескровный переворот, власть над телом перейдет в его руки.

Топоров сказал тяжело, чувствуя, как напрягаются его мышцы, словно в минуту опасности: - Это мы еще посмотрим.

– Смотреть будет поздно. А мы для того и существуем, чтобы предупреждать. Нет, Виктор, я против. Если ты еще бесишься, апеллируй к Правлению.

Топоров безнадежно отмахнулся, поднимаясь из кресла: - Там сидят еще большие перестраховщики, чем ты.

Саша торопился в Институт Записи личностей. Когда запись вошла в практику, ее начали проводить в районных больницах, потом во избежание неприятных ассоциаций назвали пункты записи Салонами Подсадки, но первое удерживалось.

Запись вошла в быт уже лет 20, но дискуссии вокруг нее еще тлели.

Необходимость подсадки признавали с оговорками. Записывали всех, но востребовали для подсадки далеко не каждого. К подсадке не принуждали, тем более что навязывать подсадников запрещалось законом. Выбирали по вкусу, тем самым был повышенный спрос на яркие личности, на чемпионов, ученых, музыкантов, мыслителей, художников, знатоков… В пыли остались любители балдеть у телевизора, посещать футбольные матчи, не требовались коллекционеры, бабники, туристы…

Права на вторую жизнь никто не отнимал, но если первую прожили недостаточно ярко, не в полную силу - пеняйте на себя. Не все могли стать чемпионами, героями, но, зная, что записывают со всеми потрохами, старались жить чисто и красиво. Смотрите в меня, потомки, я жил достойно!…

– Техник провел Сашу в зал каталогов.

– Я поступил сюда,- словоохотливо заговорил техник, усаживая Сашу на жесткий стул перед небольшим экраном дисплея,- когда велась дискуссия: оставлять подсадников в тайне или объявлять об этом? Шли споры, мнения разделились, наконец приняли соломоново правило: оставить решение хозяевам. Это их право промолчать, кого они носят в своем мозгу, их право заявить об этом… Умеешь пользоваться этой моделью? Вот и хорошо, теперь этому учат в школе.

Саша включил компьютер, погнал поисковый маячок по экрану.

– Я не вижу причины,- сказал он, пожимая плечами,- зачем бы мне скрывать, что хочу подсадить в себя Леонида Карташова, инженерагидроэнергетика.

– Именно так. Нет закона, чтобы заставить человека пойти на подсадку, но давление моды способно добиться того, перед чем спасет Верховный Суд и вся милицейская рать.

– Способно,- согласился Саша вежливо,- но я не из-за моды. Я немного знал Леонида Карташова, он жил в соседнем доме. Очень хороший человек… Я управлюсь с аппаратом, спасибо.

Техник широко улыбнулся:

– Ты ведь сын Топорова? Вы похожи. Я учился у твоего отца, подавал надежды, но потом пошло наперекосяк, попал сюда… Когда просмотришь еще раз, нажми кнопку. Я приду, и мы тут же проведем сеанс записи.

Через отведенные полчаса Саша нажал кнопку, его отвели в крохотную комнатку, в вену на руке вонзилась игла…

Очнулся он от встревоженного голоса в своем мозгу: - Где я?

– Привет, Леонид,- сказал Саша медленно.- Добро пожаловать, находите и располагайтесь.

– Я погиб?

– Да…

– Невероятно,- удивился голос, затем нервный смешок.- Такое не могло со мной случиться. Я не космонавт, не летчик-испытатель, не каскадер. Приключений я избегал.

– Они сами нас находят,- сказал Саша, с трудом открывая глаза. Свет казался чересчур ярким.- В нашем городе больше двухсот тысяч автомобилей. Иногда с ними что-нибудь случается.

– Неужели я сел за руль?

– Нет. Кому-то за рулем стало плохо. Автомобиль влетел на тротуар. Я видел, как он тебя сшиб. Ты всегда выходил из подъезда в 8.20 с коричневым портфелем в руке.

– Понятно,- ответил голос после небольшой паузы.- Тебя зовут Сашей? Помню тебя. У вас на окне стоят цветы. Мать ухаживает… Тебе, я вижу, еще нет и семнадцати. Не рано ли взял подсадку? Мне 30, а я все не решался. Все-таки я трус.

– Я не трус,- ответил Саша, медленно приподнимаясь на столе, сел.- Мы с тобой подружимся, Леонид.

– Хорошо бы,- ответил Леонид с надеждой.- Вообще-то люди лучше дружат на расстоянии. Я с родителями не ладил, пока не поселился отдельно. Не ладил с соседями в коммуналке.

– Ты мидеевист,- сказал Саша.- Но как ни мило прошлое, а жить надо в будущем. Мир перенаселен, надо уживаться.

– Надо,- послышался вздох Леонида.- Если не уживаться, то все мы останемся невостребованными в Большом Загашнике.

Дверь распахнулась, вошел техник. Его глаза изучающе пробежали по лицу Саши.

– Как себя чувствует сын великого математика?

– Прекрасно,- сухо ответил Саша. Он не любил, когда заговаривали о его великом отце.- Я готов идти домой.

Саша покинул Институт Записи к концу дня. Главврач дал “добро”.

Притирка протекала на редкость быстро и безболезненно.

Уже неподалеку от дома увидел легкую фигурку в ярко-красных бриджах и оранжевой блузке с огромными вырезами спереди и сзади.

Небрежно покачивая на пальце модной сумочкой, шла Талка Винокурова, самая модная и красивая девчонка класса.

Щеки опалило огнем, Саша сбился с шага. Невольно коснулся памяти Леонида, мгновенно ощутил на ладони полную женскую грудь, услышал задыхающийся шепот, почувствовал тень наслаждения, которое некогда испытал… нет, испытал Леонид, но теперь это было и памятью Саши.

– Привет, Талочка,- сказал он срывающимся голосом.- Говорят, ты не едешь на выезд?

Она мило сморщила носик: - Конечно, Белое море - прекрасно, но я с родителями направляюсь в Батуми. Смешно ехать выводком с учителями. Словно мы еще в детсадике.

– У нас спецшкола,- возразил он, отводя глаза от ее лица.- На выезде будем изучать биологию, при поступлении в ХГУ это дает добавочный балл.

– Все равно это по-детски,- возразила она покровительственно.Когда ты повзрослеешь. Топорик? Не понимаешь даже, о чем говорю?

Она ушла, а сумочка белой бабочкой летала вокруг нее. Саша завороженно шагнул к своему подъезду, но глаза его как магнитом поворачивало в ее сторону. В мозгу послышался мягкий голос Леонида: - Очень нравится?

– Ты же знаешь,- огрызнулся Саша.- У нас нет барьера, ты заглядываешь в мою душу свободно.

– -Извини,- послышался виноватый голос Леонида.- Я все не привыкну к открытости. Я не заглядывал к тебе, нет. Это слишком, слишком личное. Просто, я подумал… может быть, ты сам заглянешь ко мне?

Саша послал ищущую мысль в глубь личности Леонида. Тот был мягок, нерешителен и старомоден, но, как ни странно, успехом у женщин пользовался. У него была девушка еще в девятом классе, чуть не женился на первом курсе, был безумно влюблен в жену декана, которая была старше на 17 лет, женился в 25, через полгода развелся, бросался от женщины к женщине, заглушая боль… В памяти Саши калейдоскопом промелькнули жаркие поцелуи, потные объятия, едкие прощальные слезы.

– Понимаю, что ты хочешь сказать,- протянул Саша медленно.Талка не принцесса, у тебя таких было немало. Но если для меня она принцесса?

– Это личное,- послышался тихий ответ,- здесь тебе никто не советчик. Но подумай над другим. Ты идешь по дороге биолога, вступишь на неизведанную тропу: генетическое конструирование живого. Тебя ждут ошибки. Там еще никто не ходил и подсказать не может…

В голосе Леонида слышалось сильнейшее смущение, даже страдание, Саша заглянул к нему и увидел, что тот не решается сказать: есть пути, где другие бывали, где многое ясно… И еще Леонид страшится, что его юный хозяин квартиры по свойственному максимализму вспылит, станет отстаивать право на ошибки, возмутится против подсказки.

– Не страдай,- сказал он грубовато, скрывая запоздалый стыд.Я потому и выбрал тебя, что у меня нет старшего брата. В субботу отмечаем день рождения одноклассника. Будь рядом, комментируй!

Дома Топоров сказал озабоченно: - Саша, я встревожен твоим выбором. Я надеялся, ты возьмешь ровесника.

– Мои друзья живы,- ответил Саша с неохотой.- А зачем мне ровесник? Леониду 30 лет, он видел многое. Мне он нравится, подружимся.

– Смотри сам,- ответил Топоров с сомнением, провожая глазами ладную фигуру сына, спешившего в школу.

Впрочем, сказал он себе мрачно, если (тьфу-тьфу!) все будет благополучно, то сын пойдет дальше отца. Хватка есть. Взять наставника вдвое старше, пользоваться его опытом, знаниями… Воля к жизни у сына отцовская, а помощник удвоит силы.

Саша добежал до метро “Дзержинская”, пересел на станции “Советская” и через несколько минут поднимался по ступенькам в свою школу.

Ребята дни рождения, как и свои пионерско-комсомольские праздники, отмечали в школе. Здесь они наслаждались свободой от опеки родителей.

Хотя опеку явно преувеличивали, у старших своих дел по горло, но - “воздух свободы”! Девчонки с азартом и без родительского надзора готовили стол, ребята с жаром обсуждали, какие записи поставить, у кого радиоаппаратура лучше, что можно придумать балдежного, кроме танцев.

Леонид помалкивал, но Саша, заглянув к нему, увидел спокойное и насмешливое взирание на муравьиную метушню. Самостоятельность, по Леониду, разве в том, чтобы, отгородившись от родителей, устроить шумную вечеринку? Вон разве что Сафонов проявил настоящую самостоятельность! После осточертевших уроков он наблюдал за бобрами в заповеднике, собрал богатые данные, написал свою первую - без преувеличений! - научную работу. Да еще Лукашов без нажима родителей выучил три языка, знает досконально историю древнейшей Руси.

Саша смотрел в четыре глаза: свои и Леонида, но видел теперь в сотню раз больше, чем раньше. Даже мурашки пробежали по спине: насколько иначе видится долгожданная вечеринка! Эрудит Сперанский никогда за словом в карман не лезет - просто нахватанный мальчишка, чьи знания никогда не будут глубокими; смешон озабоченностью не потерять лидерство Растворцев; комичен- Костя Сидорович, воинственно растопыривший руки, с его мечтой стать супердесантником и сражаться с динозаврами на других планетах. А чего стоит блистательная красавица Лариса Гельдман, которая ходит в рестораны со взрослыми мужиками, ночует у них, для нее жгучие тайны подростков давно не тайны, школу заканчивает кое-как, свой стиль жизни она уже нашла.

– А вот этот интересен,- прошептал в мозгу Леонид, когда к Саше подошел одноклассник Антон Заблуда.- Даже опасен. Он в маске.

– Приветик, Шурик,- обратился Антон небрежно.- Как поживают твои муравьи?

– А твои водомерки живы?

– Я уже специализируюсь по жукам-плавунцам,- ответил Антон.Знаешь, у тебя вид изменился. Поумнел ты, что ли… Слова произносишь иначе! Двигаться стал точнее. Походка поумнела…

– Может, и поумнела,- не обиделся Саша Топоров.

– Ты мне симпатичен… Хочешь, вместе на речку пойдем? - небрежно спросил Антон.- Позагораем, за муравьями понаблюдаем…

– Только не сейчас,- уклонился от ответа Саша.

Едва Антон ушел, как в голове у Саши зазвучали слова Леонида: “Подружись с ним. Парнишка себе на уме, характер сильный, не расслабляется, все подмечает. Он первый, кто заметил в тебе перемену”.

Девчонки уже хлопотали у стола. Саша, преодолевая скованность, открыл пепси-колу, фанту, разрезал торт. Леонид мягко поправлял, советовал, и проклятая зажатость к несказанному облегчению начала испаряться. Все просто, естественно, а его закомплексованность расцвела бы маковым цветом на пустом месте. Раньше он сидел бы в углу и менял пластинки, пока другие отплясывали, за столом бы помалкивал и почти не ел: вилку не так держит, чавкает, неэстетично открывает рот…

Когда он поздно вечером ехал в метро, в мозгу возник голос Леонида: - Летом на юг?

– Нет. Это мое последнее лето. На следующее - выпускные экзамены, попытка поступить в ХГУ. Конкурс в университете с каждым годом все выше! Весь класс отправится в Эстонию. Там подберу редких муравьев, поработаю.

В мозгу раздался тихий смешок:

– Ты прямо помешан на муравьях. Никогда не думал, что это интересно. А я знал одну биологиню, она называла себя фармакологом… нет, формикологом.

– Формикология - отдел мирмекологии,- пояснил Саша.- Наука о рыжих муравьях Формика. Удивительно, женщины этим почти не занимаются.

– Она занималась,- подтвердил Леонид.- Жанна Кошелева.

– Кошелева? - воскликнул Саша благоговейно.- У меня есть ее книга.

– Она часто ездит в экспедиции,- хмыкнул Леонид небрежно.

– А мне нельзя пристроиться на лето? Разнорабочим, пусть без жалованья, за так. Среди ученых я бы многое перенял, научился…

– Ого! Впрочем, твой одноклассник Никольченко уже опубликовал работу о дрозофилах.

Саша доехал на метро до “Индустриальной”, а оттуда рукой подать к улице Багратиона, где жила Кошелева. Дом отыскался в глубине двора.

Саша торопливо взбежал на третий этаж. Дверь квартиры, где жила Кошелева, ничем не отличалась от соседних дверей, словно здесь жил не кандидат наук, специалист по рыжим муравьям, кумир Саши, а обыкновенный инженер или учитель.

Юноша дважды позвонил. За дверью послышались легкие шаги, на пороге появилась миниатюрная женщина, ростом Саше по плечо. Она холодно глянула снизу вверх, спросила отчужденно: - Вы ко мне?

– К вам,- ответил Саша сдавленным голосом. И молча прошел за хозяйкой в комнату. Мебели немного, но на двух допотопных столах, на широком подоконнике и на полках высились стеклянные ящики. Парень завороженно уставился на муравьев, которые жили под стеклом, таскали корм, охотились, пасли и доили тлей, ухаживали за куколками…

За его спиной послышался чуть ироничный голос хозяйки: - Вы хотите спросить, зачем я держу эту пакость?

Саша с трудом оторвался от чудесного зрелища.

– Простите,- сказал он искренне,- у вас так здорово! Кампонотусы просто великолепные! А крематогастер пилоза выстроил такое убежище! В природе таких не бывает.

Она поколебалась, наконец неохотно кивнула на кресло: - Присядьте, хотя я занята. Что вас привело ко мне?

– Я занимаюсь в биологической школе,- ответил юноша. В ее глазах мелькнуло удивление: он выглядел старше.- Лето у меня свободное, я мечтаю присоединиться к вашей экспедиции.- Он сбился под ее испытующим взглядом, умолк. Жанна развела руками,- Это непросто. Мы могли бы оформить рабочим, но вы очень молоды. Почему вы решили обратиться именно ко мне?

– Я читал вашу книгу “Муравьи Журавлевской впадины”,- ответил юноша почтительно.- Это моя настольная книга. Я дружил с Леонидом Карташовым. Он много хорошего говорил о вас.

Она тихонько ахнула, пытаясь догадаться, что говорили о ней.

Саша встретился с ее вопрошающим взглядом. Его щеки пылали, от ушей можно было прикуривать. Леонид послал из своей памяти красочное воспоминание-картинку: Жанна лежит обнаженная на этом же диване, звучит музыка, руки заброшены за голову в ленивой истоме…

Жанна несколько минут сидела молча, спрятав лицо в ладонях. Голова Саши шла кругом, сердце стучало быстро-быстро. Умная и такая строгая, специалист по рыжим муравьям, автор книги, и вдруг всего-навсего женщина, спустившаяся с заоблачных высот на землю, к обычным людям!

Немного успокоившись, Жанна с усилием поднялась.

– Я сделаю кофе,- сказала она негромко.- Не верится, что Леонид погиб. Это был самый тихий человек на свете.

Саша с минуту следил, как она неверными движениями наливала воду в джезву, искала зерна кофе. Леонид подсказал, где стоит ручная мельница, и Саша заставил себя двигаться.

Жанна сидела за кухонным столом, напряженно следила за каждым движением. Вид у нее был потрясенный и подавленный. Саша смолол кофе, поставил джезву на огонь. Уши горели, Жана не сводила с него глаз, и ему казалось, что они сейчас просматривают память Леонида.

Выпив кофе, они, не глядя друг на друга, вернулись в комнату.

Жанна произнесла:

– Леонид был хорошим человеком. Умным, внимательным. Немножко Дон Кихот… Мы были друзьями.

Превозмогая страх, Саша сел рядом с нею. Это не кандидат наук, автор монографии о муравьях, сказал он себе настойчиво, а молодая женщина, ростом ниже, плечи узкие и хрупкие, на шее часто-часто бьется синяя жилка, дыхание тоже сбивается. Ей еще больше не по себе, чем ему. Но он должен быть сильнее…

Он обнял ее за плечи. Обыскав память Леонида, нашел правильные слова, почувствовал ее, и она, судорожно вздохнув, вскоре прижалась к нему, закрыла глаза. Его мышцы, все еще скованные испугом, начали расслабляться, размораживаться…

Ее пальцы перебирали его кудри. Наконец он услышал ее голос:

– Странная это вещь - подсадка. Возникают ситуации, немыслимые раньше.

Он ответил, не открывая глаз:

– Дедушка говорит, что застал время, когда не было телевизоров, видеомагов. Он сам купил на первую зарплату первый в стране видеомаг, громадный ящик! А теперь у каждого в карманных часах. Так и с подсадкой.

Она вздохнула, села на постели. Ее маленькое тело было плотным.

– Да,- сказала она со странной интонацией,- вы уже новое поколение и смотрите на подсадку как на само собой разумеющееся…

Жанна ушла. Саша лежал, прислушиваясь к плеску воды.

Потом он долго стоял под контрастным душем, пока Жанна возилась на кухне.

– Проголодался? - спросила она.

– Немного,- Ответил он.- Жанна, как насчет экспедиции? Я хотел бы попасть на любых условиях.

Она выронила нож, быстро обернулась к нему. Ее глаза несколько мгновений обшаривали его лицо. Саше показалось, что она ударит его. Но вот по ее губам скользнула слабая улыбка:

– Нынешнее поколение… Ладно. Не знаю, как юридически, но ты взрослее, чем в паспорте. Подсадка меняет многое.

За обедом Топоров покосился на Алину, рявкнул свирепо:

– Сколько положила сахара? С ума сойти! Три ложки!

– Чашка большая,- ответила Алина виновато.

– Одной ложки довольно,- отрезал Топоров неумолимо.- А то и вовсе без сахара. Что за плебейские привычки? Аристократы пьют черный кофе. Скоро опять в платье не влезешь. Сколько весишь?

– Я взвешиваюсь по воскресеньям,- напомнила Алина пугливо.Сегодня только пятница.

– А сколько было?

– Я тогда выпила много воды.

– Рассказывай про белого бычка! После обеда - на тренажер!

Алина надеялась, что муж за делами о ней забудет, но вскоре Топоров безжалостно стащил ее за ноги с дивана.

– Быстрее! - крикнул Топоров, заглянув к ней в комнату.- Верти педали шибче! Не останавливайся,- приговаривал он, наблюдая за счетчиком.

– Не останавливайся,- раздался ироничный голос у нее в голове.Правда, похудевшая корова все равно не газель, но чего не сделаешь ради капризов мужа!

В такие минуты Алина ненавидела их обоих. И самодовольного, уверенного в себе Топорова, и ехидную тварь, засевшую в ее мозгу, которая привыкла помыкать мужиками. Скорей бы ощутить себя пассажиркой в чьем-то мозгу! Кто-то воюет, добивается, ищет, уживается, страдает, а ты только смотришь через его глаза, посмеиваешься, комментируешь, ни за что не отвечаешь. Разве не счастье?

Волков передернулся, когда в кабинет напористо вошел Топоров.

– Здравствуй, Андрей,- сказал Топоров, усаживаясь по-хозяйски в кресло в сторонке от стола, чтобы не выглядеть просителем.- Я все же переговорил с правлением, многих уломал. Большинство за то, чтобы передать запись Уркаганова мне!

Волков набычился, седые брови сшиблись на переносице, глаза изучающе пробежали по лицу Топорова.

– Успокойся,- отрезал он ровным, контролируемым голосом. - Я наложил вето не из прихоти. Пойми мою позицию, а то как тетерев слышишь только себя. Сложность в том, как я уже говорил, что Уркаганов был не только величайшим математиком, но и ярчайшей личностью. Это дар от бога. Ему все давалось легко. Никто не видел, чтобы он учил языки, но владел двадцатью. Он постыдно орал “Шайбу!”, а утром сочинял филиграннейпгую музыку. Буйствовал в кутежах, у него была куча баб - здесь он тоже был мастак. Восемьдесят ич ста, что он тебя подчинит. Не такой человек, чтоб не вмешиваться. Он станет оборотнем, и мы потеряем вас обоих.

– Почему станет оборотнем? - взмолился Топоров.

Вместо ответа Волков пощелкал клавишами, набирая код, стена за его спиной превратилась в экран. Волков развернулся в кресле, чтобы наблюдать одновременно за Топоровым и за экраном. В освещенном пространстве появился зал машинных расчетов. Уркаганов, значительно моложе, чем на портретах, нетерпеливо взирал на корреспондента, тянувшегося с микрофоном.

– Профессор, как вы относитесь к проблеме пересадки личности?

Уркаганов пожал плечами: - Ее вводят в этом году, хотя можно было бы лет на пять раньше.

Цивилизация делает мощный рывок вперед, ничьи знания не потеряются.

– Профессор, довольно необычный вопрос: не лучше ли будет жить так называемым пассажиром? Никаких тревог, никаких усилий. Вечная пенсия, живи в свое удовольствие. Не захотят ли многие перейти в эту стадию?

Уркаганов засмеялся. Зубы его блеснули, как вспышка молнии: - Шутите? Я такой жизни не представляю. Например, я пассажиром не останусь; В первый же день возьму управление на себя!

Газетчик ужаснулся: - Ведь это преступление!

– Вы так думаете? - спросил Уркаганов насмешливо.- Я автор, изобретатель пересадки, лучше кого-либо знаю, что осталась масса нерешенных этических вопросов. Сегодня решили так, завтра пересмотрят. Впрочем, я не буду дожидаться, пока чиновники внесут поправки.

– За это предусмотрено полное стирание личности,- напомнил репортер осторожно, не зная, как реагировать на откровенное заявление молодого гения, прогремевшего на весь мир.

– А я признаюсь,- ответил Уркаганов, и снова было непонятно, насколько серьезно он говорит.- Память моего разумоносителя будет со мной. Кто заподозрит? А морально я прав. Кто бы ни был моим носителем, ему будет хорошо. Под моим руководством даже лучше.

Щелкнуло, экран погас. Топоров повернулся к Волкову, наблюдавшему за ним с грустной улыбкой.

– Слышал? - спросил Волков.

– Это несерьезно,- возразил Топоров.- Уркаганов ерничал!

Волков покачал головой: - Нет. Конечно, есть законы нравственные и юридические, которые Уркаганов не нарушит: не укради, не убий, не солги и прочие, ясно выраженные, устоявшиеся. А кодекс личности только создается. Мог ли Уркаганов, создатель поворотного рычага в истории человечества, не ощутить себя стесненным? Он считал себя полным хозяином открытия, а комиссии тут же связали ему руки. Тут и более управляемый человек зарычал бы. А Уркаганов, вд беду, вообще не признает шлагбаума.

– Что же, сам создатель может никогда не дождаться второй жизни?

Топоров сказал, это язвительно, но Волков ответил очень серьезно, глядя прямо в глаза:

– Очень может быть. А если возьмешь его, ты не справишься.

В кабинете повисла долгая вязкая пауза.

Топоров поднялся, сделал два нетвердых шага, но сказал решительно:

– Я крепкий орешек для Уркаганова. Когда подавать официальную заявку? Я требую расширенного заседания правления.

Рано утром Саша вышел из дому с огромным рюкзаком за спиной, а через час уже был в самом сердце Каракумов. В Харькове он промок под холодным дождем, а в пустыне на него обрушилось солнце, пригнуло к земле палящим жаром. Рубашка сразу высохла, но зато с первых же минут пот заливал глаза.

Экспедиция, на взгляд Саши, расположилась в безлюднейшем месте.

Ни воды, ни травинки - мертвый, раскаленный песок. Какая жизнь в этом аду? Но едва наступила ночь, как на свет лагерного фонаря сбежалось, слетелось, сползлось столько диковинных существ, что биологи, не дожидаясь утра, разбросали ловушки для насекомых. Саша замирал от восторга.

В экспедицию прилетело пятеро, включая Сашу. Жанна - единственная женщина, остальные были крепкими, загорелыми мужчинами, похожими больше на ходоков-первопроходцев, чем на кабинетных ученых.

Саша куховарил, бегал с поручениями. Постепенно Жанна, как начальник экспедиции, оставила его при себе. Это было для всех естественным, она не только по рангу старше, но и слабый пол, а мускулистый школьник охотно таскал за ней приборы, сачки, образцы, пахучие приманки и ловушки.

Биологи посмеивались. Любитель муравьев в таком возрасте обязательно будет боготворить автора книгч, как же иначе?

Однажды Леонид вечером заговорил в мозгу Саши:

– Жанна все еще не в себе. Всегда решительная, холодноватая, а теперь часто колеблется, подбирает слова. Я принял подсадку, будучи поставлен перед фактом, Жанна знает о подсадке.

– Я заметил,- ответил Саша с неловкостью. Хотелось дать поговорить Леониду и Жанне напрямую, но это запрещено. К тому же надо отдать контроль над телом, то есть Леонид должен стать оборотнем.Почему она все еще без подсадницы?

– Сказался ее антисайнтизм. Родители, я их хорошо знал, убежденные технофобы, алармисты. Жанна ко всему относится с излишней осторожностью. Не потому ли занимается именно муравьями, которые не меняются уже полета миллионов лет? Впрочем, я тоже, как и она, не ре,шался на подсадку. Все выбирал, примерялся.

На пятый день Саша работал в паре с Евлаховым, лысоватым биологом, крупным и очень рыхлым. Евлахов в первый же день обгорел под палящим солнцем, ночью его спина покрылась волдырями. Потом шкуру снимали лохмотьями с ладонь размером. Все посмеивались, хоть и сочувствовали. Евлахов хохотал и, не обращая внимания на боль, снова выбирался под солнце. Он тоже был мирмекологом, на Жанну с первого дня посматривал откровенно оценивающе, раздевал глазами, и Саша сразу невзлюбил его. Однажды они работали с Евлаховым вдвоем на участке - Жанна осталась в лагере, жалуясь на плохое самочувствие. Евлахов понимающе подмигнул Саше, дескать, на три-четыре дня у начальника экспедиции испортится не только работоспособность, но и настроение. В такие дни лучше держаться подальше.

На подходе к муравейнику Евлахов ловко подхватил кузнечика редкостного размера. С любопытством рассмотрел его цветные крылья, преспокойно оторвал ему голову и бросил возле норки. Набежавший муравей отпрянул от неожиданности, затем яростно всадил жвалы в мягкое, незащищенное брюшко. Из норки, повинуясь неслышимому сигналу, выбежали крупные муравьи, бросились на судорожно брыкающегося кузнечика.

– Сожрут,- заметил Евлахов бесстрастно.- Прожорливые твари, а?

– Да,- подтвердил Саша, стараясь, чтобы голос не дрогнул.- Даже вегетарианцы защищают свои гнезда…

“Это не Евлахов, это псевдо-Евлахов,- раздался в голове тихий голос Леонида.- Этот человек решился подмять под себя личность Евлахова”.

“Что делать? К дяде милиционеру не побежишь. Мы в центре пустыни”.

“Этот мерзавец торпедирует идею подсадки. Его нужно остановить. Поговори с Жанной. У нее есть рация, пусть вызовет охрану. Евлахов очень опасен. Ты растешь в мире, где преступности почти нет, а я застал… Не трусь, расчехляй рацию. У нас в армии были такие же, я расскажу, что делать”.

Алина рассеянно готовила обед. Дважды тарелки выскальзывали из пальцев, но повезло - не разбились. Алина не могла отделаться от растущей тревоги. Топоров опять направлялся в Институт добиваться подсадки Уркаганова. Теперь уже на расширенном бюро. А вдруг пойдут навстречу?

Неожиданно в голове раздался холодноватый голос Марианны:

– Пожалуй, я смогла бы тебе помочь.

Это было так неожиданно, что Алина дернулась, не нашлась с ответом.

Марианна рассмеялась:

– Не веришь? Если я скажу, что стараюсь не задаром, поверишь?

– Как ты можешь помочь? - спросила Алина с надеждой.

– Я сестра Волкова. Мы росли вместе. Он всегда прислушивался к моим советам. Благодаря подсадке я вижу Топорова дома, где он не блещет той мощью, что на конференциях. Если скажу Волкову, что Топоров не выдержит напора Уркаганова, Волков мне поверит. И Топоров никогда не получит Уркаганова.

– Только бы получилось,- прошептала Алина, сложив руки на груди.- Ты впервые протянула мне руку помощи.

– Спасибом не отделаешься,- отпарировала Марианна насмешливо.- За спасибо не работаю. Сделаю это лишь при одном условии. Ты уступишь мне свое тело.

У Алины потемнело в глазах и панически изменился голос: - Нет, нет! - закричала Алина.

– Не сопротивляйся! - сухо засмеялась Марианна.- Твое тело теперь мое тело.

Загнав остатки сознания Алины в глубины мозга, Марианна медленно поднялась с постели. Тело ее дергалось, ныло, будто после долгой езды по ухабистой дороге. Алина на 30 лет моложе, ей не приходится напрягаться, чтобы встать со стула или сделать шаг.

В зеркале отразилась полноватая, миловидная женщина. Марианна критически смотрела на свое отражение. Хорошо быть молодой. Конечно, она была бы во сто крат ярче, но не умела пользоваться козырными картами умной и знающей женщины. Если бы молодость знала, а старость могла!

Соизмеряя движения, она перебрала гардероб Алины. Жена крупнейшего математика могла бы разнообразить одежду. Все-таки участие в приемах, встречах, на фото рядом с мужем… Все из магазина готового платья.

Правда, фигура стандартная, но к женщине в хорошо сшитом платье отношение другое.

Она вытащила легкий брючный костюм. Алина считала его слишком экстравагантным, носить стеснялась.

– Это сразит наповал,- сказала Марианна вслух, поворачиваясь перед зеркалом.- Надо уметь пользоваться нашим оружием!

Раскрасневшаяся, она вертелась перед зеркалом, радостно ощущая молодое тело, налитое здоровыми соками, выгибалась, отбрасывала волосы, щупала грудь, а в голове внезапно мелькнула шальная мысль. Не остаться ли в теле? Возвращать его бабенке, которая не умеет пользоваться?

Она поспешно села. Глаза ее не отрывались от зеркала, где отражалась милая женщина с бледным добрым лицом. Когда она предложила Алине обмен на один-два дня, то говорила всерьез. Алина, заглянув к ней, обмана не увидела - его не было. Но сейчас, когда тело принадлежит той, которая умеет жить ярко, интересно…

Уркаганова она не знала, а Топоров - только протяни руку, как жена.

Она вошла в кабинет Топорова пританцовывающей походкой. Он удивленно вскинул голову: - Что с тобой, зачем вырядилась?

– Разве плохо? - спросила она весело.- Все так ходят. Не замечал?

– Но ты одевалась иначе.

– Надоело сидеть клушей,- сказала она, стараясь придать голосу сердитый оттенок.- Пора встряхнуться. Давай куда-нибудь сходим?

Он удивился еще больше: - Например?

– Давно не была в театре. Или хотя бы в гости. Чуприны приглашают, Трегубовы всегда рады.

Он хмыкнул, оглядел ее критически. Ее портит застенчивость, из-за чего она горбится, боится вступать в разговоры. Молодец, собралась с силами. Можно поздравить себя с успехом- это его тренировки!

– Можем сходить к Чуприным,- ответил он. Чуприн давно улещивает, зовет в гости, стелется, в глаза заглядывает. В заместители метит.

Впрочем, если по правде, то из всех сотрудников только он справится, остальные с головой в чистой науке, управления чураются.- Хорошо, я позвоню им.

Вечер у Чуприных удался на славу. Топоров отказался от машины, которую услужливо предложил хозяин, пошли по улице, наслаждаясь ночной свежестью.

Марианна долго молчала, старательно растягивая шаг, чтобы идти в ногу с Топоровым, потом будничным голосом спросила:

– Ты не потерял еще надежды заполучить Уркаганова?

Топоров мгновенно ощетинился:

– Что значит “не потерял надежды”? Будто есть другие кандидатуры?!

– Других нет,- охотно признала его правоту Марианна.- Но Волков не хочет отдавать даже тебе. И не отдаст.

– Откуда ты знаешь? - насторожился Топоров.

– Я подсадила родную сестру Волкова, Марианну,- ответила Марианна.- И порылась в ее памяти. Скажу откровенно, бабенка мне досталась - ой-ой! Рассмотрела бы получше, не решилась бы на такую подсадку.

– Куда ж ты смотрела?

– Да все моя застенчивость,- ответила Марианна лицемерно.- Показалось неудобным шарить по грязным закоулкам. Словом, через ее память увидела и поняла Волкова. Он будет тянуть время, но Уркаганова не отдаст.

Топоров несколько минут шел молча. Наконец, очнувшись от дум, сказал внезапно:

– Держалась ты здорово. Надо выходить почаще. Выглядишь молодо, с такой женщиной приятно бывать на людях. Этот дурень Лымарев вообще решил, что я пришел с любовницей. Лестно, конечно.

– Спасибо,- кивнула она.- Так что ты решил?

Он ответил мрачно, глаза отвел в сторону: - Не знаю. Что тут сделаешь?

– Если хочешь взять Уркаганова - бери! Не жди решения правления. Волков уйдет, правление решит в твою пользу, но это случится через 10-15 лет. Устраивает это тебя?

Теперь он заглянул с удивлением в ее лицо:

– Алюша, тебя не узнать. Что ты предлагаешь?

Она усмехнулась умело накрашенными губами:

– Я же сказала, что Волков - брат подсадницы. Марианна хорошо знает не только брата, но и его людей. Некоторых оч-чень хорошо! Волков только санкционирует решение правления, а подсадку делают безымянные техники. Да-да, милый мой! Мы по-прежнему зависим больше от секретарш, завхозов, сантехников, чем от высокого начальства.

На следующий день с утра Топоров, не позавтракав, пулей вылетел из дома. Если даже Алина, божья овечка, считает, что он должен действовать более решительно… Умница, наконец-то! Решилась воспользоваться возможностями подсадки. Конечно, Марианна - не лучший вариант, он сам не терпел экзальтированных и распущенных баб, но брлезненную застенчивость Алины это, по его мнению, уравновешивало. К тому же некая общность была: Алина когда-то ходила в студию рисунка, а Марианна стала художницей, участвовала в выставках, оформляла книги. После трех замужеств она окончательно избрала богемный образ жизни, превратив свою квартиру в бог знает что, зато побывала во многих странах, летала в горячие точки планеты, впутывалась в авантюры, скандалы.

Руль в его руках дернулся. Машину занесло, рядом мелькнуло побелевшее лицо водителя соседней машины. Кто-то выкрикнул что-то оскорбительное. Топоров снизил скорость, затем машина замерла у бровки. Руки тряслись, он не мог прийти в себя от неожиданной и страшной мысли. Не лучше ли, если Марианна взяла верх? С такой женой можно идти плечом к плечу, как сообщники. Как соратники то есть! И для Алины облегчение.

Она мечтала стать бесплотной душой, которая смотрит на мир, на за что не отвечая.

Он добрался к Институту Записи с опозданием.

В зале машинной записи техник-программист Мельник быстро-быстро наговаривал команды компьютеру.

– Добрый день,- поприветствовал его Топоров. Его глаза изучающе пробежали по лицу техника. В мире уже не осталось человека, которого можно подкупить деньгами, дорогими подарками, но человек все еще не ангел.

– Здравствуйте,- ответил Мельник, вскакивая. Он судорожно поклонился, покраснел от неловкости.- Садитесь, пожалуйста. Рад помочь.

Он засуетился, сметая несуществующую пыль с жесткого кресла. Топоров усмехнулся, его стянутые в тугой узел нервы стали расслабляться.

– Вы работой довольны? - спросил Топоров напрямик.

– Конечно,- ответил Мельник. Заметив, что Топоров ждет словно бы другого ответа, сказал осторожно: - Вообще-то, занятие рутинное. Я был не последним у вас на курсе, потом как-то пошли неудачи. Я замахивался на единую теорию поля…

Лицо Мельника оставалось радостно-потрясенным, но в глазах мелькнул огонек, взгляд стал тверже.

– Что именно вы хотите? - спросил техник.

– Уркаганова,- ответил Топоров твердо.- Я выяснил, вы в состоянии провести подсадку в одиночку.

Мельник долго молчал, лицо его побледнело:

– Опасно. Нужен период восстановления. Я не смогу вас продержать здесь долго.

– Мне не понадобятся дни,- отрезал Топоров.- Помните, я сразу забираю вас к себе. С этой минуты вы мой работник. Хотите в отдел телепортации?

Глаза Мельника вспыхнули, лицо покрылось крупными каплями пота: - Конечно, хочу,- ответил он хрипло.- Я согласен! Согласен на все, черт побери.

– Тогда не будем терять времени,- напомнил Топоров.

Мельник распахнул перед ним дверь в комнату записей.

Вечером Мельник открыл свой личный сейф в зале машинных расчетов. Здесь он хранил, помимо инструмента и кодовых таблиц, кое-какие приспособления. Подсадку можно автоматизировать, он уже делал дважды. Правда, сам не отходил от аппаратуры, но вмешиваться не пришлось.

Зато сиди над личными вычислениями. Теперь пришел тот самый час икс!

Он вспомнил, как уверенно поднялся со стула Топоров. Чуть пошатнулся, но тут же собрался, крепко пожал руку и тут же покинул институт, коротко напомнив, что завтра ждет на новую работу.

Если недосягаемый и блистающий как бог Топоров решился… Разве это преступление, если на него пошел сам Топоров? Это так, легкое нарушение устаревшей инструкции. Обходной маневр, продиктованный нетерпением. Значит, можно и Мельнику, он тоже нетерпелив, а наверстывать надо больше, чем Топорову. Что с того, что академик берет в свой институт? Среди звезд легко затеряться, а тут давно не упражнял мозги. Зато с памятью Уркаганова можно занять далеко не последнее место.

Мельник торопливо сделал себе укол. Холодная поверхность обожгла обнаженное плечо. Быстро двигаясь, он закрепил манипуляторы, включил таймер. Когда закончится подсадка, аппаратура отключится. Останется только собрать приспособления и вынести под одеждой. И не возвращаться.

…Когда Мельник покидал институт, вахтер встретил его удивленным взглядом. Обычно мешковатый техник шел теперь спортивным упругим шагом. Глаза его сияли внутренним светом.

– Всласть поработали? - спросил вахтер.

– Спасибо,- ответил Мельник коротко. Его обычно невыразительный голос звучал теперь как боевая труба: - Работа - это жизнь!

Он кивнул, рука дернулась вверх, словно намереваясь взлохматить свои волосы, пальцы скользнули по лысине. Мельник кашлянул, вздернул подбородок, стремительно пересек холл, дверь за ним захлопнулась.

Вахтер несколько мгновений не двигался. Студент-заочник последнего курса, он работал тут в надежде устроиться сюда после окончания университета. Студент помнил, как на первом курсе знаменитейший Уркаганов, создатель теории записи и основатель Института Записи, читал вводную лекцию. Все запомнили манеру живого бога лохматить кудрявые волосы, фразу “Работа - это жизнь”, стремительность, сверкающие глаза, манеру вздергивать подбoродок.

Вахтер машинально проверял пропуска сотрудников. Работа простейшая, и он дал свободу фантазии. Если предположить, что техник-программист такого высокого ранга, как Мельник, решился на тайную подсадку, то это не преступление, а проступок. Понятный и оправданный. И если это понадобилось дипломированному программисту, то просто позарез необходимо студенту-заочнику.

Увы! Вахтеру даже доступ запрещен в тайные комнаты записи. Вот если бы освободилось рабочее место в отделе записи!