"Жаклин Монсиньи. Княгиня Ренессанса ("Зефирина" #2) " - читать интересную книгу автора

въехали носилки, запряженные мулами в кокетливой сбруе и с красным плюмажем.

- Я отказываюсь садиться в носилки...

Зефирина топнула ногой. Она даже попробовала укусить обоих несчастных
оруженосцев.

Неожиданно раздавшееся из носилок карканье, прервало ее на полуслове:

- Salut, Sardine... Salut, Saucisse!

То был Гро Леон, прирученная говорящая галка, последний дар Мишеля
Нострадамуса перед тем, как Зефирине пришлось покинуть Салон-де-Прованс.

"Нострадамус... добрый мой друг... Знаете ли вы, до какой крайности я
доведена?.." - горько сетовала девушка в то время, как Паоло и Пикколо
подталкивали ее в носилки, раздвинув малиновые занавески.

"Не пройдет и трех недель, Зефирина... на вашей голове засияет
корона... Минет пять недель, на рассвете Саламандра, Леопард на Марсовом
поле, чтобы сразиться... Леопард усталый в небо свой взор устремляет...
Рядом с солнцем видит орла, забавляющегося со змеей... Три планеты
воздействуют на вашу судьбу... Венера, Марс и Меркурий... Любовь, война,
путешествия..."

Так говорил ей Нострадамус в последнюю ночь в Салон-де-Прованс.

Восседающий на красных бархатных подушках Гро Леон, шумно размахивал
крыльями от радости, что нашел свою любимую хозяйку.

- Sauver Sardine! Sauver Saucisse!

Птица без умолку болтала, стараясь дать понять, что именно она помогла
отыскать Зефирину.

Приятно удивленные тем, что девушка как-то сразу успокоилась, Паоло и
Пикколо расслабили свои объятия. И в тот же миг, воспользовавшись их
невниманием, Зефирина выскользнула из их рук. Она с легкостью выскочила из
носилок в надежде снова скрыться в отверстии, через которое они с Гаэтаном
выбрались из подземелья.

Раньше чем Леопард и его люди оправились от потрясения, Зефирина
обернулась:

- Если вы подойдете ко мне, князь Фарнелло, если только один из ваших
приспешников посмеет ко мне прикоснуться, клянусь жизнью, я брошусь в эту
бездну!

Князь остановился точно вкопанный. Стоявшие вокруг него солдаты,
казалось, тоже окаменели и лишь таращили глаза, не смея пошевелиться.