"Валентина" - читать интересную книгу автора (Майклз Ферн)

ГЛАВА 5

Когда последние отблески заходящего солнца окрасили в розовые тона белые стены, окружавшие Акру, Валентина вошла в комнату королевы, приготовившись понести несправедливое наказание. Тарса, возлежавшая на диване, казалась искренне удивленной появлением придворной дамы. Кипрская принцесса ожидала, что потребуется позвать вооруженных стражников, чтобы притащить и наказать провинившуюся.

Беренгария явно нервничала, губы у нее побелели.

– Я чрезвычайно рада, что ты понимаешь, насколько серьезно я говорила о двадцати плетях, заслуженных тобою, Валентина. В последнее время вела ты себя по отношению ко мне довольно нагло. Было бы неприятно посылать за тобой стражников.

– Моя королева говорит о стражниках, но ни одного воина в покоях я не заметила, – проговорила Валентина чуть ли не шепотом.

– Я решила избавить тебя от позора. Лишь мы с принцессой будем свидетелями того, как ты станешь расплачиваться за свои проступки.

Обратившись к Тарсе, Беренгария приказала:

– Принцесса, позаботьтесь, чтобы провинившаяся придворная дама была соответствующим образом подготовлена к наказанию.

Тарса провела по губам кончиком языка и сдернула корсаж платья с плеч Валентины, обнажив ее тело до пояса. Беренгария молча наблюдала. Огонек возбуждения загорелся в глубине карих глаз, когда она заметила совершенство груди Валентины.

Тарса, ревниво отметив восхищение во взгляде Беренгарии, грубо толкнула «провинившуюся», и Валентина через всю комнату пролетела к железному канделябру, прочно прикрепленному к каменной стене. Своим собственным поясом кипрская принцесса привязала придворную даму за запястья к канделябру.

– Мне жаль, дорогая, но это необходимо, – произнесла Беренгария. – Твое бесстыдство просто истощило мое терпение. Тебя нужно проучить.

Королева говорила ледяным тоном, но Валентина уловила в ее голосе нотки возбуждения и прижалась к стене так, что шершавые камни врезались в нежную плоть.

Тарса откинула со спины Валентины длинные черные волосы. Кончиками пальцев она коснулась ее шелковистой кожи и нахмурилась.

– Да, принцесса, она мила, не правда ли? Жаль, конечно, портить такую гладкую кожу, – Беренгария подошла ближе и провела пухлой розовой ручкой по плечам своей придворной дамы.

Валентина содрогнулась от неожиданного прикосновения сильнее, чем вздрогнула бы от удара плети. Голубовато-зеленые глаза потемнели, приобретя темно-зеленый оттенок.

Беренгария приняла непроизвольную дрожь девушки за проявление удовольствия, доставляемого ее прикосновениями. Она встала перед беспомощной жертвой и придвинулась, чтобы потрогать грудь Валентины.

– Не смей! Не прикасайся ко мне! – хрипло крикнула девушка. – Ты мне отвратительна! Я ненавижу эти твои ласки! Прибереги свои порочные наклонности для кипрской подружки по постели!

Беренгария медленно занесла руку для удара и отвесила придворной даме пощечину.

– Твоя королева приказывает тебе замолчать! Хоть я и была склонна помиловать тебя, но теперь мое великодушие иссякло. Начинайте, принцесса!

Тарса встала за спиной Валентины и крепко зажала в руке плеть вроде той, которыми пользуются погонщики. По молчаливому кивку королевы Тарса обрушила короткую кожаную плеть, завязанную узелками, на спину Валентины, оставив на теле красный рубец.

Боль пронзила девушку, сжавшуюся в ожидании очередного удара. Она упрямо прикусила губу, не желая кричать.

Беренгария снова подала знак, и Тарса во второй раз опустила плеть на свою жертву.

Валентина вжалась в стену, но не издала ни звука.

Черные глаза Тарсы встретились с глазами Беренгарии. Королева тяжело дышала, словно плеть опускалась на ее тело, и кипрская принцесса поняла, что это означает: Беренгария наслаждалась новизной ощущений. Она приоткрыла влажные губы и прикрыла томные глаза.

Внимательно наблюдая за Беренгарией, Тарса в третий раз изо всех сил хлестнула Валентину. Тело девушки судорожно дернулось от боли, колени подогнулись, и она тяжело повисла, привязанная за руки к канделябру. Плеть, похожая на змею, снова со свистом рассекла воздух и вгрызлась в плоть жертвы. Но придворная дама все так же молчала, ни единого стона не сорвалось с ее губ.

Беренгария опиралась о спинку стула, она учащенно дышала, бедра слегка колыхались, подчиняясь внутреннему ритму, сотрясавшему тело. Чувственность королевы нашла отклик и в душе Тарсы. Возбуждение заставило ее опять нанести удар по безжизненному телу Валентины. Свист плети бесконечно долго наполнял комнату, плеть жалила и жалила окровавленную спину. Жертва не сопротивлялась: Валентина покорно висела на вытянутых руках.

Тарса встревожилась и вопросительно глянула на королеву. Беренгария вцепилась в спинку стула, косточки пальцев побелели. Волны дрожи одна за другой сотрясали ее, пока, обессилев, она не упала на колени.

Принцесса снова занесла для удара руку, ее глаза дико сверкали, кровь кипела в жилах.

– Нет! – крикнула Беренгария. – Не надо больше! Достаточно!

Тарса застыла с поднятой рукой.

– Моя королева приказала дать двадцать плетей. Двадцать эта тварь и получит!

Плеть снова опустилась на спину несчастной.

– Достаточно, я сказала! Приказываю тебе немедленно остановиться! – голос Беренгарии звенел от ужаса содеянного.

Валентина вела себя так тихо, что это пугало. Нетрудно скрыть, что королева употребила свою власть и приказала высечь придворную даму, но убийство вряд ли легко сойдет с рук даже королеве.

– Прекрати! Иначе ты ее сейчас запорешь до смерти!

– Я содрала бы кожу с ее спины за каждый презрительный взгляд, брошенный в мою сторону, – выкрикнула Тарса. – Прошу, Ваше Величество, позвольте мне закончить порку, чтобы отучить провинившуюся выказывать пренебрежение к тем, кто лучше нее!

– Нет, Тарса, – Беренгария опустила мягкую ладонь на смуглую руку принцессы. – Я не хочу ее убивать. Будем считать, что урок она получила. Отвяжи Валентину и позови Сину.

Тарса повиновалась, черные глаза сверкали неутоленной ненавистью.

– В следующий раз, высокочтимая леди, – пробормотала она, разрезая пояс украшенным драгоценными камнями кинжалом, который всегда носила при себе, – в следующий раз я вас убью.

Старая Сина вскрикнула от ужаса, увидев, в каком состоянии Валентина. Тарса швырнула избитую девушку на диван лицом вниз. Длинные кровоточащие рубцы покрывали хрупкую спину.

– Что ты наделала? – возмущенно накинулась Сина на Беренгарию, пользуясь правом кормилицы бранить свою воспитанницу.

– Валентина заслужила это наказание, – ответила Беренгария. – Я убедилась в коварном обмане, прежде чем решилась наказать ее. Как королева, я могла бы иметь и меньше причин, чтобы приказать ее высечь.

– Глупая девчонка! – вознегодовала Сина. – Ты позволила этой язычнице заставить тебя отвернуться от самой преданной из подруг, какая только когда-либо у тебя была!

Острые голубые глаза Сины пронизывали кипрскую принцессу.

– Поостерегись! – посоветовала старая женщина сумасбродной королеве. – Посмотри, кожа этой дикарки блестит от пота, вызванного похотью! Что ты нашла в этой черномазой? Темные волосы у нее на руках и над верхней губой наводят меня на мысль об обезьяне!

– Об обезьяне? Ах ты, старая ведьма! Да я тебе глаза сейчас выцарапаю! – завопила Тарса, кидаясь на Сину.

Беренгария бросилась разнимать дерущихся.

– Прекратите, говорю я вам, и немедленно! Убирайтесь вон из моих покоев! – приказала она и добавила, кивнув в сторону Валентины: – И заберите с собой эту падаль! Живо!

Тарса бросила на Валентину взгляд, полный ненависти. Сина же прижала безжизненную девушку к своей груди, сокрушенно прищелкивая языком и нашептывая ласковые слова.

– Заткнись, старуха! Отнеси Валентину в ее комнату и там продолжай свою воркотню! Даже когда мы были детьми, ты всегда отдавала ей предпочтение! Ты всегда считала, что она красивее, умнее, искуснее в рукоделии! Признайся, ворона, ты всегда любила ее больше! – от жалости к самой себе в глазах Беренгарии появились слезы.

– Нет! Я всегда лучше относилась к той, кого вскормила грудью. По-моему, Валентина не отличается ни красотой, ни умом, но следует признать, характер у нее мягче. А ты предпочла давней дружбе кипрскую обезьяну с женскими грудями!

Тарса зашипела и снова приготовилась напасть, красными острыми ногтями нацелившись в лицо старухи.

– Проклятая ведьма! – процедила она, ощерив зубы, как дикий зверь.

– Хватит! – приказала Беренгария. – Лучше помоги Сине дотащить мою придворную даму до ее комнаты. Давай!

Тарса метнула на Беренгарию предостерегающий взгляд. Было ясно, принцесса затаила злобу.

Валентину где пронесли, где протащили по каменной винтовой лестнице и положили на кровать. Тарса вытерла ладони о платье, словно их испачкала.

– Убирайся! – бранилась Сина. – Если ты еще когда-нибудь хоть пальцем прикоснешься к этой девушке, королю Ричарду станет известно, что случилось сегодня вечером, я уж о том позабочусь, и вряд ли ему понравится подобное обхождение со знатной дамой. Убирайся!

Тарса сделала угрожающее движение в сторону служанки, и та отступила. Одарив старуху зловещей улыбкой, принцесса выскочила за дверь. Гортанный смех гулко прозвучал отвратительным воплем среди голых каменных стен, укрепив Сину в ее мнении насчет «черной обезьяны».

Брызнув на Валентину холодной водой из кувшина, старуха привела девушку в чувство и принялась лечить несчастной окровавленную спину. Она хлопотала и квохтала, бегая вокруг, словно наседка, в то время как Валентина всхлипывала от ее осторожных прикосновений.

– Пройдет немало дней, прежде чем ты оправишься, цыпленочек. Я уж достану для тебя какое-нибудь снадобье, чтобы облегчить твою боль и навеять сон. Отдыхай же пока!

Измученная девушка заснула. Слабые болезненные вскрики изредка вырывались у нее из груди, ей чудились во сне сильные руки, обнимавшие стан, и темные глаза, насмешливо ловившие ее взор.

Сина приготовилась провести ночь у постели Валентины. Плечи старой женщины поникли. Как могла Беренгария подумать, что кормилица больше любит Валентину? Конечно, она любит эту девушку, но не больше, чем Беренгарию с ее глазами газели. Разве не старая Сина вскормила ту, что стала теперь новой королевой Англии?

Но даже думая так, старая женщина чувствовала, как ледяная рука страха сжимает ей сердце. Неужели же случится то, чего всегда опасалась кормилица королевы? Неужели Беренгария повторит путь своей матери, ведущий в пучину безумия?

В своих покоях Беренгария переоделась в платье из бледно-желтого шелка, которое она надела поверх юбки темно-бронзового оттенка. Королева заперла дверь сразу после того, как ушли Сина и Тарса, но спустя несколько минут смуглая принцесса вернулась и поскреблась в дверь, чтобы ее впустили. Беренгария бессердечно сделала вид, что ничего не слышит, и Тарса, обидевшись, удалилась.

Королева неторопливо расчесывала свои длинные темные волосы, пока не добилась безупречного блеска. Потом она украсила прическу тонкой, как паутинка, вуалью и золотым обручем. Закрепив пояс из золотистой ткани на пышных бедрах, Беренгария глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и вышла из спальни. По-королевски гордо вскинув голову, она направилась для ужина в зал, собираясь извиниться перед принцессой Джоанной и другими дамами за Валентину, чье отсутствие могло оказаться замеченным и вызвать удивление.

Перед ней распахнулись тяжелые двери, украшенные бронзовыми пластинками. Обеденный зал был освещен сотнями факелов, прикрепленных к высоким каменным стенам. На столах слуги уже расставили серебряные подносы и парные им кубки. Рука сама так и тянулась к свежим фруктам и мясным закускам. Упоительный запах жареной свинины, приправленной пряностями, щекотал ноздри. Слуги наливали в кубки вино и расставляли солонки. Раздавались ненавязчивые звуки настраиваемых инструментов. Ричард уже занял свое место во главе стола, а на кресле, предназначенном для королевы, непринужденно расположился Филипп Французский. Он болтал, развлекая Ричарда непристойностями.

Взгляд Беренгарии упал на тонкое, по-детски округлое лицо Филиппа. Стараясь не допустить, чтобы на ее лице отразились истинные чувства, королева украдкой разглядывала молодого человека. Темные волосы вились и без помощи масла, короткие тонкие ноги были искривлены оттого, что он начал ездить верхом в слишком юном возрасте. В лице мелькало что-то ястребиное из-за слишком тонких бровей и чересчур маленьких глаз. Поджатые губы и длинный нос с горбинкой не улучшали впечатления. При мысли, что Ричард предпочел это тщедушное тело ее мягким и соблазнительным формам, Беренгария приходила в бешенство от унижения.

Сам Ричард был великолепен в золотисто-пурпурном одеянии, которое открывало статную шею и подчеркивало ширину могучих плеч. Его руки пониже локтя украшали браслеты, подаренные посланником Саладина. Любому другому человеку они пришлись бы впору лишь на предплечье, но Ричард носил их на запястьях. Загорелые мускулистые руки казались необыкновенно сильными, и Беренгария ослабела, представив, как они могли бы сжать ее в объятиях – в объятиях, сладость которых ей так и не довелось испытать.

Если бы Ричард любил ее и обращался бы с ней как со своей женой, сарацин никогда бы не оказался в постели королевы, и никакой другой мужчина тоже. В груди Беренгарии билось сердце молоденькой девушки, влюбившейся в Ричарда Плантагенета, – той самой девушки, которая отказывалась от еды и готова была изнурять себя до смерти, если бы стечение обстоятельств и огромное приданое не решили бы дела в ее пользу. И даже теперь, зная об изъянах в натуре короля, Беренгария с легкостью отказалась бы от короны и высокого положения и согласилась бы стать дочерью конюха, лишь бы Ричард воспылал к ней страстью.

Труба коротко возвестила о прибытии придворных дам, и зал наполнился шумом отодвигаемых стульев и сердечными приветствиями. Военачальники королевской армии стоя встречали вошедших дам, почтивших их своим присутствием. Ричард тоже встал из-за стола из почтения к королеве, но при этом не прервал беседу с Филиппом.

Беренгария устремила пронизывающий взгляд на французского монарха. Слегка повернувшись, он встретился с ней глазами. Королева победно вскинула голову: даже если Филипп и любовник Ричарда, ему все равно придется уступить ей место рядом с мужем.

Подходя к столу, Беренгария услышала, как Ричард шепотом сказал Филиппу:

– Если ты не будешь более внимательным и почтительным к моей супруге, боюсь, она напустит на тебя Старца Гор.

В ответ Филипп громко захохотал, но что-то в глазах Беренгарии заставило его оборвать смех и торопливо пройти к своему месту на противоположной стороне стола.

– Как мило ты сегодня выглядишь, любовь моя, – любезно произнес Ричард, отметив изысканность наряда и красоту золотого обруча на голове.

– Ваша учтивость льстит мне, мой повелитель, – застенчиво ответила Беренгария.

Усевшись рядом с Ричардом так, чтобы верховный тамплиер мог видеть их вдвоем в полном супружеском согласии, Беренгария повернулась к мужу и спросила:

– Кто этот Старец Гор, о котором, как я случайно услышала, вы говорили с Филиппом Французским?

Ричард рассмеялся.

– Так, значит, ты на самом деле напустила бы шейха аль-Джебала на моего галльского друга?

Беренгария позволила мужу некоторое время повеселиться, прежде чем переспросила его снова:

– Но я вас спрашивала, мой повелитель, о Старце Гор.

– Шейх аль-Джебал, дорогая, известен в христианском мире как Старец Гор. Его боятся и христиане, и мусульмане. Я с удовольствием развлеку тебя рассказами об этом человеке, когда у нас для этого будет больше времени.

Беренгария расцвела от проявленного к ней со стороны Ричарда внимания и с нетерпением стала ожидать, когда же он вновь с началом трапезы повернет к ней пламенеющую огненными кудрями голову и заглянет в глубину ее глаз.

Верховный рыцарь-тамплиер закончил благодарственную молитву Господу за богатый стол, и слуги начали разносить блюда. Верный своему слову, Ричард не позволил остальным втянуть себя в беседу и повернулся к королеве.

– Итак, моя прелесть, ты хотела, чтобы я рассказал тебе леденящие кровь истории о древнем убийце? Начну с того, что никто никогда не видел его лица. По крайней мере, так утверждает молва. Он правит землями, простирающимися от Самарканда до Каира, и на просторах его владений возвышаются горы. Его последователей называют «федаинами», то есть «верными». Никто не может ускользнуть от их разящего смертоносного клинка. Старец Гор не подчиняется божьим законам и признает высшей властью лишь свою собственную. Он всегда воздвигал и старался поселиться в замках, возвышающихся над городами, поэтому те, кто исповедует ислам, и прозвали его Старцем Гор. Лишь в немногих городах Персии и Сирии нет замков, принадлежащих федаинам. Но один из них чаще остальных упоминается людьми – Аламут, Гнездо Орла. Это главный замок шейха аль-Джебала. Говорят, он расположен на вершине неприступной горы, и за его стенами таятся муки ада и блаженства рая.

Ричард долго рассказывал Беренгарии об убийствах, приписываемых шейху аль-Джебалу, и страхе, пронизывающем сердца людей, когда шепотом произносится его имя.

– Никто никогда не знает, в какой момент и по какой причине он нанесет удар. Я слышал, иногда он честно предупреждает о вынесенном федаинами смертном приговоре, но не запиской, а неожиданной смертью верного слуги, или же тот, кому вынесен приговор, при пробуждении находит кинжал, воткнутый в подушку. Мне довелось также слышать рассказ об одном каирском калифе. Этот калиф так перепугался, несколько раз обнаружив предупреждение федаинов, что сам пронзил себя кинжалом, лишь бы не жить в вечном страхе перед неизбежно приближающейся гибелью.

Беренгария от ужаса тихо вскрикнула и широко открыла глаза, побуждая мужа рассказать ей еще что-нибудь о шейхе аль-Джебале и федаинах.

– Но, должно быть, я пугаю тебя, и ты не сможешь сегодня заснуть ночью! – отказался Ричард продолжать рассказ.

– О нет, мой повелитель, – возразила Беренгария, – продолжайте, а страх уйдет, если я буду знать, что вы рядом и в любую минуту защитите меня, – она опустила глаза, притворно изображая скромность, и слабый румянец окрасил ее щеки.

Ричард не мог не уловить в ее словах тонко завуалированное приглашение разделить с ней ложе, и досада короля проявилась в том, что речь его стала более резкой.

– Я позаботился о надежной охране замка, любовь моя. Не бойся, никто не потревожит твой сон.

Беренгария пожалела, что проявила настойчивость. Ричард не из тех мужчин, на которых можно охотиться, пытаясь завоевать их расположение! Она спросила:

– А эти федаины… как отличить последователей Старца Гор от остальных?

– Никто не может распознать их, дорогая. Может быть, они и сейчас находятся здесь, среди нас, в то время как мы о них говорим. Кто знает, когда и кому они нанесут свой следующий удар! – Ричарду приятно было видеть побледневшее лицо королевы и в особенности ее нижнюю губу, задрожавшую от волнения.

Однако в глазах Беренгарии, в самой глубине, зажглась какая-то странная искорка, и Ричард не понял, только ли угроза, исходящая от федаинов, испугала его пухленькую жену с розовыми ладошками.

Королева вернулась к трапезе и принялась за кусок жареной свинины. В голове у нее вертелись мысли об убийцах и угрозе, связанной с возможным присутствием в зале федаинов. Если то, что говорит Ричард, правда, значит, тогда на самом деле Старец Гор обычно посылает предупреждение… неожиданная смерть верного слуги… или служанки… Валентины…

Шум спора отвлек Беренгарию от дум. Филипп затронул в беседе тему, испортившую хорошее настроение короля. Ричард явно был раздражен и недоволен, лицо у него побагровело и цветом стало сливаться с пурпуром одеяния. Одного взгляда на французского монарха хватило Беренгарии, чтобы понять: Филипп преднамеренно направил беседу в такое русло, чтобы отвлечь внимание Ричарда от жены.

– Переговоры о пленниках провалились! – вознегодовал король Англии. – Я не нуждаюсь в напоминаниях, Филипп! Может быть, мы и завоевали Акру, но это наш единственный успех! Мусульманские пленники словно цепи у меня на ногах. Я не могу ни кормить их, ни выделить людей для надзора за ними, и освободить не могу, потому что они тотчас же присоединятся к войску Саладина. А на переговорах осталась без внимания моя просьба отпустить рыцарей, плененных мусульманами. Даже мое предложение о выкупе было отклонено! Но я не позволю делать из себя дурака! Я этого не потерплю! – Ричард стукнул кулаком по столу и смел на пол все, что находилось в пределах досягаемости.

Опустившись в кресло, он сжал в руке кубок с вином. Мрачное настроение овладело королем. Ничего не замечая вокруг, Ричард устремил взор в пространство.

Беренгария наклонилась к нему так, чтобы только муж слышал ее. Темные миндалевидные глаза пытливо всматривались в лицо монарха. Королева постаралась определить, какое же впечатление произведут на супруга ее слова.

– Мой повелитель, возможно, Саладин не может отпустить плененных рыцарей, потому что они уже мертвы. Мы, христиане, знаем, сколь кровожадны эти мусульмане. Если те, кого вы хотите выкупить, уже казнены, то их близкие, рассчитывавшие на ваше содействие в деле их освобождения, могут в таком случае принять в уплату золото, раз уж убитых все равно не вернуть к жизни.

Ричард поднял на жену свои голубые глаза и улыбнулся.

– Моя дорогая, твоя мудрость в военных делах просто потрясает, а рассудительность мне крайне нравится. Действительно, по какой другой причине Саладин тогда нарушал бы данное прежде слово? Мы должны признать: плененные рыцари мертвы. Я склонен полагать, что, требуя освобождения пленников под нажимом их друзей и родных, в каком-то смысле я подписал им смертный приговор. Что ж! Остается только одно – мстить! Один мусульманин за каждого погибшего христианина! Нет, двадцать за одного! Неужели же одна христианская душа не стоит двадцати мусульманских?

Ричард откинулся в кресле, довольный неожиданно принятым решением: оно спасало его честь, избавляло от необходимости платить выкуп за плененных рыцарей и в то же время позволяло отделаться от двух тысяч пленников-мусульман, прокормить которых не было никакой возможности.

– Жако! – подозвал король проходившего мимо слугу. – Позаботься, чтобы у леди было самое лучшее вино! Наполни и мой кубок! Я выпью за кроткую мудрость супруги!

Беренгария засияла от счастья. Филипп поглядывал в ее сторону, недоумевая, что за событие могло заставить Ричарда возликовать. На глазах у французского монарха король Англии обнял супругу за плечи, притянул к себе и запечатлел поцелуй на румяной щеке. Ревность, ненависть и желание расправиться с Беренгарией сотрясли тщедушное тело Филиппа.

– Что за мудрые слова изрекла наша прекрасная королева, сир? Неужели предложила способ избавиться от болезней, осаждающих нашу армию? Лихорадка приобретает характер эпидемии, – Филипп намеренно упомянул о лихорадке и дизентерии в армии христиан, зная, как это беспокоит Ричарда.

– Лихорадка, о которой мы говорили с королевой, это лихорадка мщения! – сердито пророкотал Ричард. – А ты что подумал? Надеюсь, не вообразил, что я, словно какая-то нянька, беседую о женских делах? Предоставь выхаживание больных женщинам и слугам!

Филипп побелел, испугавшись гнева грозного рыцаря. Беренгария бросила на французского монарха победный взгляд. Глаза у нее засверкали, полные губы соблазнительно разомкнулись. Она вновь глянула на супруга, радовавшегося столь удачно найденному выходу из затруднительного положения.

– О каком мщении вы говорите, сир? – спросил один из военачальников. – Какой новый план вы составили, чтобы заставить мусульман поджать хвосты и бежать, оставив Иерусалим детям Господа?

Король Англии встал во весь свой громадный рост, возвысившись над присутствующими.

– Вот мой план! Все мусульманские пленники будут выведены за городские стены. Их закуют в цепи и плетками сгонят в плотно сбитые группы. А вы, мои благородные воины, – торжественно произнес он, поднимая свой кубок, – налетите на них на своих скакунах и снесете им головы с плеч!

За пиршественным столом неожиданно воцарилась тишина. Казалось, последние слова Ричарда еще гулко отражаются под высокими сводами. Воины с мрачными лицами поглядывали друг на друга. Король заметил, какое впечатление произвела его речь, и поспешил пояснить:

– Вполне резонно предположить, что Саладин не торопится откликнуться на требование за выкуп или на обмен вернуть под нашу защиту пленных рыцарей, потому что уже свершилась их казнь. Можем ли мы остаться в стороне от мщения? Неужели голова христианина не стоит двадцати голов мусульман? Неужели мы, победители, взявшие приступом Акру, позволим побежденному Саладину противостоять нашей воле? Разве вы не поклялись вернуть Святой Крест и сокрушить врага? Подсчет показал, что захвачено нами двадцать семь сотен пленников. Когда Саладин узнает о постигшей их участи, то в дальнейшем станет охотнее соглашаться с нашими требованиями.

Беренгария заметила, что мужчины и женщины в зале переглядываются, бросая косые взгляды на слуг. Она поняла: все уверены, что шпионы Саладина донесут предводителю мусульманских войск о готовящейся бойне.

Беседа вскоре коснулась военных подвигов и мести, и дамы сразу же почувствовали, что внимание к ним угасло. Жалуясь на головную боль, Беренгария принесла свои извинения Ричарду и Филиппу и покинула зал. Правильно поняв намек, придворные дамы последовали примеру своей повелительницы, предоставив мужчинам возможность побеседовать о воинской славе без них.

В то время как Беренгария желала всем спокойной ночи, разговор за столом снова коснулся лихорадки, сразившей большую часть армии.

Ричард стукнул по столу кулаком и призвал к тишине.

– В свите королевы есть прелестная девушка, с которой я однажды беседовал о лихорадке. Отец леди Валентины был придворным врачом короля Санчо и провел много времени на полях сражений, сопровождая в походах короля Наварры, поэтому он многое знал о напастях, досаждающих армиям. Его дочь обратила мое внимание на довольно широкую полосу отбросов и нечистот между городскими стенами и расположением наших войск. Зараза происходит от гниющих трупов! Никто их не убирает, мертвые тела лишь клюют стервятники, да растаскивают тощие беспризорные собаки. От огромных куч навоза и человеческих испражнений идет такая вонь, что любого вывернет наизнанку. Достойная леди поведала мне, что ее отец часто отмечал: лихорадка свирепствует в войсках тем сильнее, чем в большей грязи утопает армия. По совету этой придворной дамы я приказываю вырыть глубокие рвы. Специальному отряду будет поручено проследить за сожжением всей этой падали и за последующим захоронением пепла. С этих пор все отхожие места неизменно должны располагаться за пределами лагеря. Лотки со спиртным и всякой дрянью, а также шлюхи, эти разносчицы заразы, будут вышвырнуты из расположения войск. Если мужчины не найдут свою смерть, валяясь с ними, то уж кинжал в боку не минует смельчаков. Шлюхам не место в военном лагере!

Послышался ропот недовольства, но никто не осмелился высказаться открыто, это было бы бесполезно. Если приказ не будет выполнен самым тщательным образом, Ричард наложит на военачальников суровое наказание, все это знали.

Король закончил свою речь словами:

– Поднимем же кубки, друзья, и выпьем за прекрасную леди! Может быть, ее совет спасет многим из нас жизнь! За леди Валентину!

Беренгария выбежала из зала, не желая присутствовать при провозглашении тоста. Паксон очарован Валентиной, а теперь и Ричард всячески ее превозносит! Если приказы короля, касающиеся состояния лагеря, окажутся действенными, то скоро в армии христиан на устах каждого воина зазвучит ее имя!

Чувства, бушевавшие в душе Беренгарии, стали еще более яростными, чем прежняя ненависть. Валентина! Повсюду, куда ни кинься, Валентина! О, если бы только можно было ее убить!.. Да! Федаины! Федаины шейха аль-Джебала могли бы вонзить кинжал в нежное тело придворной дамы!.. При одной только мысли об этом дрожь пробежала по спине Беренгарии. федаины? Нет!

Решение, найденное Ричардом для выхода из затруднительного положения, больше устраивало королеву, замыслившую избавиться от придворной дамы. Достаточно лишь отправить Валентину к башне, где содержатся пленники, до того как их выведут за городские ворота…

Довольная тем, как ловко она придумала обстряпать дельце, Беренгария поднялась по каменной лестнице в комнату Валентины. Отослав Сину, королева почувствовала смутную жалость к своей подруге детства, спина которой была покрыта сейчас страшными кровоточащими рубцами. Благодарение Богу, она удержала Тарсу от дальнейшего избиения! После полученных ударов ходить несчастной и без того будет мучительно больно, тем более ужасным было бы ее состояние после обещанных двадцати плетей.

Наклонившись над девушкой, королева прошептала:

– Валентина, ты меня слышишь? Девушка застонала, шевельнулась и открыла глаза, но, увидев Беренгарию, сжалась.

– Не бойся! Я пришла просить у тебя прощения. Иногда мне приходит в голову, что, быть может, я так же безумна, как и моя мать. Скажи, что прощаешь свою подругу, Валентина!

Жалобно всхлипнув, девушка попыталась кивнуть. О прощении не могло быть и речи, но Валентине хотелось, чтобы ее поскорее оставили в покое, а ей хорошо было известно, что Беренгария не уйдет, пока не добьется своего. Можно и солгать на этот раз! Отказ в прощении все равно не улучшит положения. Королева снова накажет ее, когда бы не взбрела ей в голову такая блажь.

– Ах, Валентина, ты верный друг! Благодарю, что столь добросердечно ты облегчила бремя моей вины. Но я пришла к тебе с вестью от короля! Не только, чтобы выпросить прощение!

При упоминании о Ричарде, девушка широко открыла глаза и попыталась пробиться сквозь пелену, опутавшую сознание. Настой трав, который дала ей Сина, дурманил разум.

– Король… передал мне какую-то весть?!

– Да. Он очень признателен тебе за совет, что ты дала ему насчет лихорадки, распространяющейся в войсках.

Валентина просияла. Золотое божество, воин с огненной шевелюрой – он благодарен ей! Валентина понимала: Беренгария говорит правду – а как же иначе могла она узнать о ее беседе с королем, как не от него самого?

– Какую же весть посылает мне мой повелитель? – прошептала Валентина, превозмогая боль.

Девушка прикрыла веки, вслушиваясь в тихий голос королевы, и не заметила искорки, мелькнувшей в глубине газельих глаз.

– Завтра за час до рассвета ты должна быть в том месте, где содержатся пленные мусульмане. Тебе нужно надеть простое платье и подождать, пока не выведут пленников. Один из них украдкой передаст тебе послание. Ты принесешь его и отдашь мне, чтобы я отнесла записку королю. Понимаешь, о чем я говорю? Ричарду необходима твоя помощь! Только тебе он может доверить это поручение. Король пошлет с тобой стражника, но ты не должна допустить, чтобы он догадался о чем-либо. Стражник обязан всего лишь тебя защищать в случае необходимости.

Валентина глухо застонала. С какой стати она понадобилась королю? Есть множество других людей, куда более ловких! Они отлично справились бы с его поручением! Почему он просит об этом именно ее? Следует отказаться! Спина болит невыносимо. Еще не известно, сумеет ли она добраться до тюрьмы!

Беренгария все поняла.

– Послушай, Валентина! Ты должна это сделать! Ричард рассчитывает на тебя, и ты не имеешь права его разочаровывать! Учти, ты единственная, кому он может доверить это поручение, несмотря на боль, ты должна повиноваться! Помни, за час до рассвета! Стражник зайдет за тобой.

Валентина утвердительно кивнула головой. Беренгария наклонилась и поцеловала девушку в лоб.

– Я сказала королю, что ты непременно оправдаешь его доверие. Доброй ночи, милая!

Еще долго после ухода Беренгарии в комнате оставался приторный мускусный запах, напоминая Валентине о том, что, выпуская сарацина через дверцу сада, она улавливала исходивший от него аромат духов королевы, смешанный с запахом похоти. Закрывая глаза, чтобы заснуть, девушка вспомнила, что в этот вечер Паксон должен снова навестить королеву.

Спускаясь по длинной винтовой лестнице, Беренгария пронзительным голосом звала свою старую кормилицу.

– Сина, где ты? Немедленно спустись в мою комнату на нижнем этаже.

Сина, воспользовавшись случаем, чтобы отвлечься от вышивания новой шелковой юбки королевы, прислушалась к приказанию и кивнула седой головой. Итак, она была права. В этом деле замешан мужчина. Валентину высекли из-за сарацина! Он во всем виноват!

Сина всегда отдавала себе отчет, сколько жестокости в характере ее любимой Беренгарии. Рано или поздно необычные детские проказы и ревнивые выходки должны были обернуться кровожадностью.

Не так давно, когда Беренгария вбила себе в голову, что желает выйти замуж за короля Англии, старая служанка опасалась за жизнь юной принцессы. Тогда до Наварры дошли слухи о помолвке Ричарда с Алисой, сестрой Филиппа Французского, и сердце Беренгарии оказалось разбито. Увидев отважного рыжеволосого Голиафа, она решила, что непременно должна его заполучить себе в мужья. Едва выяснилось, что это невозможно, как девушка слегла и заявила о своем намерении умереть.

А в том, что она сумеет довести себя до смерти, Сина не сомневалась, и сам король Санчо был в том убежден. Ни еда, ни напитки не касались уст Беренгарии. Если что и заставляли ее проглотить силой, то открывалась безудержная рвота. В течение нескольких недель принцесса пребывала в таком состоянии. От нее нельзя было добиться ни единого слова, глаза оставались закрытыми, как у мертвой. Она не шевелилась и просто уходила в мир иной под озабоченными взорами отца и кормилицы.

Только когда случайный гость с севера попал ко двору короля Санчо и рассказал, что помолвка Ричарда с французской принцессой расстроилась, отчаявшийся король примчался к дочери с этой обнадеживающей вестью, и Беренгария стала подавать признаки жизни.

Любовь к Ричарду едва не погубила ее, а теперь из-за мужа она сама чуть не стала убийцей! Сина была убеждена, что если бы король оказывал своей супруге внимание, на которое вправе рассчитывать любая жена, то Беренгария никогда не стала бы обзаводиться любовниками, будь то мужского или женского пола, и леди Валентина не лежала бы сейчас на одре страданий.

– Сина, старая ворона, куда ты запропастилась?

– Я здесь, – хрипло отозвалась служанка, входя в комнату королевы.

– Раз леди Валентина сегодня нездорова, тебе придется выполнить одно поручение, – заявила Беренгария резким тоном.

«Нездорова! Какая хитроумная игра слов!» – подумала Сина. Беренгария всегда отличалась способностью переиначить правду к своей выгоде. «Нездорова! Избита! Вот это больше похоже на правду!»

На мгновение Сина увидела королеву непредвзятым, незамутненным любовью взором и поняла, что поведение Беренгарии становится временами крайне угрожающим и зловещим. Но прежде чем Сина смогла разобраться в своих чувствах, королева приказала:

– Отправляйся к дверце в ограде сада и впусти гостя. Проводив его ко мне, подожди на скамье у тропинки и выведи из сада, когда он от меня выйдет. Иди же и жди!

Глядя на старую женщину, покидавшую ее комнату, Беренгария подумала, что если бы Ричард соблаговолил сегодня прийти к ней ночью, то она не смогла бы встретиться с красавцем-сарацином.

Глаза королевы горели лихорадочным блеском, когда она переодевалась в мерцающее блестками платье, отороченное серебряной тесьмой. Все сарацины на свете ничего не значили бы для нее, если бы только Ричард решил вести себя, как подобает супругу. Ничего другого она не хотела, кроме как увидеть склоненной к ней золотисто-рыжую голову мужа и почувствовать, что его сильные руки крепко сжимают ее в объятиях. Почему же он так легко отказался от нее? Почему он оказался единственным мужчиной, не поддавшимся ее чарам?

– Ричард! Ричард! – тихо воскликнула Беренгария. – Почему же ты принуждаешь меня к изменам?

Сина терпеливо ждала час, потом два… Сидя на каменной скамье, она с беспокойством снова и снова перебирала в памяти случившееся, наводившее на слишком грустные размышления, и легкая старческая дремота сморила усталую женщину. Казалось, она лишь на мгновение сомкнула глаза, как в темноте сада послышалось поскребывание и стук засова дверцы.

Подбежав ко входу в сад, Сина распахнула дверцу и впустила высокого темноглазого сарацина в черном кафтане и такого же цвета тюрбане. Увидев, что не Валентина откликнулась на его стук, юноша прищурился.

– Где же леди Валентина? – спросил он, яростно схватив за руку старуху и угрожающе блеснув очами.

Сина заглянула в агатово-черные глаза и улыбнулась. Теперь она наверняка знала, почему была избита Валентина. Никогда прежде не встречался кормилице королевы такой мужчина – высокий, широкоплечий, поразительно красивый. Старая женщина поймала себя на том, что ей вдруг захотелось стать на сорок лет моложе. Но что же она узрела в этих темных зрачках? Тревогу о Валентине, не о королеве! А эти интонации в голосе! Не догадался ли сарацин, что девушке грозит опасность?

– Леди Валентина… она…

– Что с ней? Говори же, старая ведьма! Что с ней случилось?

Сина не знала, что ответить. Но может, этот сарацин сумеет спасти Валентину? Нельзя ли с его помощью вырвать несчастную девушку из хищных когтей обезумевшей Беренгарии?

– Говори! – потребовал юноша, встряхивая старуху.

– Королева приказала выпороть Валентину, – коротко ответила Сина, наблюдая за выражением лица сарацина, чтобы определить, какие чувства он испытывает к девушке.

– Отведи меня к ней, – попросил Паксон.

– Моя королева приказала…

– В преисподнюю твою королеву! Бес и так уже завладел ее душой! Веди меня к Валентине!

Какой мужчина! Сина усмехалась, семеня по тропинке и поднимаясь по винтовой лестнице в комнату придворной дамы.

Паксон остановился в дверном проеме, его большая темная тень упала на чадящие светильники. Глаза юноши оказались прикованы к глубоким шрамам на спине девушки. Подойдя поближе, он встал на одно колено и нежно прикоснулся к щеке Валентины. Длинные шелковистые ресницы медленно приподнялись, и придворная дама заглянула в черные очи сарацина.

Валентину утешил приход султана, и она слабо улыбнулась.

– Тебе не следовало ко мне приходить, – глаза у нее затуманились, тревога за Сину завладела мыслями. – Если Беренгария обнаружит тебя здесь, старухе придется плохо.

– Не беспокойся, малышка! Я буду осторожен, – Паксон легонько отвел длинные пряди, упавшие девушке на щеку.

Он испытывал безумное желание прижаться губами к шелковистым волосам и вдохнуть свежий аромат ее кожи.

– Почему она так обошлась с тобой? – спросил он хриплым взволнованным голосом.

– Это уже не имеет значения, – спокойно ответила ему Валентина.

– Имеет! Ты пострадала из-за меня! – в голосе Паксона зазвучали резкие нотки.

– Какая разница! – настаивала на своем девушка. – Иди же от меня поскорее! Сина проводит тебя. Обо мне не беспокойся. Раны на теле заживают, ты знаешь.

– Но не в душе, малышка, да? Я вернусь за тобой, – проговорил Паксон, мрачно блеснув глазами.

– Нет, – тихо проговорила Валентина, – никогда больше ко мне не приходи.

– Чшшш, – предупредила Сина, стряхнув с себя чары этого необыкновенного мужчины и снова превратившись в любящую кормилицу, озабоченную благополучием своей воспитанницы. – Валентина вскоре снова уснет, я ей дала снадобье. Боль не мучает ее больше.

Выпроваживая сарацина из комнаты придворной дамы, Сина с надеждой взглянула на человека, так явно взволнованного несправедливостью произошедшего.

– Ну что скажешь, старуха? Из-за меня злобная сука чуть не разорвала на куски леди Валентину? Клянусь очами Аллаха, я не желал ей зла!

Сина продолжала проницательно вглядываться в лицо сарацина, с вызовом устремив на него свои выцветшие голубые глаза.

– Говори же! Что ты молчишь, старуха? Чем я могу помочь девушке, скажи!

– Это правда, сарацин, из-за тебя леди Валентина сейчас в таком опасном положении. Но вряд ли ты можешь ей как-либо помочь.

– По твоим глазам вижу, ты догадываешься: поркой дело не закончится! Гнев и ревность королевы беспредельны, не так ли?

– Да, – печально согласилась Сина. – Беренгария превратит жизнь леди Валентины в настоящий ад, не сомневаюсь.

Паксон бросил взгляд назад – в слабо освещенную комнату, где на узкой кровати спала девушка. Она казалась такой хрупкой, что покрывало свободно окутывало ее стройное тело. Руки были вытянуты над головой, а длинные темные волосы ниспадали на милое лицо.

– Приготовь вещи леди Валентины к завтрашнему дню, – приказал старухе султан Джакарда.

Сина вдруг испугалась. Она слышала всякие ужасные истории о том, как эти мусульмане обращаются со своими женщинами.

– Что с нею станет?

Лицо Паксона окаменело, глаза горели, как угли. Ему вовсе не хотелось обременять себя лишними заботами, однако судьба Валентины оказалась в его руках, и дело чести мужчины – спасти девушку.

– Я сделаю все возможное для блага этой леди.

– Семья Валентины осталась в Наварре. Может быть…

– Да, так и сделаю. Я позабочусь, чтобы она отплыла на корабле, который доставит ее на родину. Теперь ты довольна, старуха? – не дожидаясь ответа, юноша круто развернулся и прошел в покои, где ждала его королева.

Сина вернулась в комнату Валентины и нежно отвела волосы с ее лица.

– Зачем ты привела его сюда, Сина? Это слишком опасно! – сонно пробормотала девушка. – Если Беренгария узнает, то прикажет высечь тебя или отрезать тебе язык.

– Чшшш, детка, – заворковала старуха. – Все обойдется!

Ей ужасно хотелось рассказать, что султан вернется утром, но она опасалась, что новость слишком взбудоражит Валентину, и та не сможет спать.

Положив натруженную руку на блестящие волосы придворной дамы, Сина наклонилась и поцеловала Валентину. В ее сердце уже зародилась тоска по этой славной девушке.

– Отдохни, милая, а утром ты уже будешь под надежной защитой султана Джакарда.

Бросив взгляд на дверь, Сина подумала о том, что происходит сейчас на нижнем этаже. Эта ночь не станет ночью любви для королевы!

Беренгария обернулась и обнаружила, что сарацин уже стоит перед ней, а дверь закрыта и заперта на засов.

– Как ты?.. – собрав все свое самообладание, она проговорила хриплым шепотом: – Я не слышала, как ты вошел.

Паксон молча разглядывал королеву: распущенные темные волосы переброшены через плечо, розовый румянец играет на щеках, серебристо-голубое платье плотно облегает женственные формы.

– Паксон, почему ты так смотришь на меня? Я тебе не нравлюсь? – спросила Беренгария мягким дразнящим голосом. – Я долго ждала, когда же смогу снова почувствовать, как твои сильные руки обнимают меня.

Она раскрыла объятия, завлекая своей чарующей красотой.

– Скажи, что тосковал по мне, я хочу это услышать.

Беренгария сделала шаг навстречу сарацину, и разрез на юбке разошелся, приоткрыв гладкое округлое бедро.

На лице Паксона застыло угрюмое выражение, черные глаза мерцали под густыми бровями, и по тому, как плотно были сжаты зубы, чувствовалось, какое отвращение вызывает у него эта женщина.

Отступив назад, Беренгария наткнулась на низенький диван у себя за спиной и упала на него. Одним гигантским шагом Паксон преодолел разделявшее их расстояние. Грубо схватив королеву за руку, он заставил ее встать и решительно глянул на женщину.

– Я хочу видеть тебя совершенно обнаженной! – сарацин злобно сорвал с королевы платье.

Возбуждение пронзило Беренгарию.

– Я знала, ты желал меня!.. Я знала это!

От избытка чувств она обхватила юношу за шею и пригнула его голову к себе для поцелуя. Паксон резко отстранил королеву.

– Встань вот здесь, на свету, – выдохнул он. Напряжение в его голосе она ошибочно приняла за страсть.

– Встань на свету! – хрипло повторил приказание Паксон.

Беренгария ощутила леденящее прикосновение щупальцев страха, когда султан грубо подтолкнул ее к мерцающему светильнику.

Юноша огляделся и заметил плеть, которой, по всей видимости, и хлестали Валентину. Вид этого кожаного орудия пытки так разъярил его, что, подняв плеть, сарацин с опасным блеском в глазах приблизился к Беренгарии.

– Я разонравилась тебе? Отвечай! Чем я могла вызвать твое неудовольствие?

Паксон медленно подходил к ней. Пламя светильника отражалось в его черных глазах, не позволяя с уверенностью определить их выражение.

– Иди ко мне, дорогой! Давай сделаем эту ночь незабываемой!

Сильная рука с зажатой в ней плетью пока не поднималась, губы сарацина изображали улыбку.

– Прошу тебя, Паксон, о ночи любви, которую мы оба забыть не сможем!

– Уж будет тебе незабываемая ночь! – холодно пообещал Паксон, его загорелая рука крепче сжала плеть.

Длинные полоски кожи, извиваясь, издали щелканье, коснувшись тела королевы. Беренгария опустила глаза и увидела, что плеть обвилась вокруг ее щиколотки. Не успела она поднять глаза, как кожаные ремешки вновь щелкнули и захватили на этот раз ногу повыше.

– Ой! – Беренгария притворилась испуганной. Сарацин решил поиграть?

– Дорогой, – сказала королева, протягивая к нему руки и заставляя колыхаться при этом свою грудь, – иди ко мне!

Паксон снова завел руку для удара, и цепкое жало плети обвилось вокруг бедер женщины. Слезы навернулись Беренгарии на глаза. Последовал очередной удар плети – королеве огнем обожгло спину, а концы плети вонзились в нежную кожу груди.

Беренгария вскрикнула от боли и широко раскрыла от ужаса глаза.

– Паксон! Не так сильно! Ты делаешь мне больно!

С холодным и непроницаемым выражением лица сарацин заново занес руку для удара. Королева почувствовала, как обожгло ей болью ягодицы и набух оставленный плетью рубец. Воспоминание об окровавленной спине Валентины пронеслось в ее памяти.

– Паксон! Не оставляй следов! Пожалуйста, прекрати эту игру! – голос сорвался на хныканье. – Я люблю тебя, правда, люблю, но мне совсем не хочется боли.

Снова и снова раздавался свист плети. Паксон едва держал себя в руках. Он бы с радостью убил королеву, но не хотел пачкать руки кровью женщины, однако уж урок намерен был ей преподнести. Опыт в обращении с плетью подсказывал ему, что следы ударов заживут и побледнеют спустя несколько недель, за исключением, быть может, того, который оставил он на ягодицах.

Беренгария хныкала, дрожь ужаса сотрясала ее тело.

– Остановись, пожалуйста! Прекрати, прошу тебя!

– Валентина так же кричала, когда ты стегала ее? Она тебя умоляла остановиться? Нет, думаю, нет. Это не в ее характере.

– Так вот почему ты так обращаешься со мной! Потому что я выпорола свою провинившуюся придворную даму? – всхлипывала Беренгария. – Или ты делаешь это, потому что тебя попросила о том Валентина? Я вижу все по твоим глазам!

Королева торжествующе рассмеялась, представив, как утром Валентина попадет к пленным.

– Ты никогда больше не заполучишь ее в свою постель! Слышишь? Никогда! – закричала она.

Паксон насмешливо улыбнулся.

– Моя королева, я думал, ты любишь меня! Сколько раз слышал я из твоих собственных уст, что ради меня ты готова на все, что дашь мне все, чего бы я не пожелал! Куда же улетучилась твоя любовь? Почему ты не хочешь отдать мне свою придворную даму?

Беренгария, забыв о боли, исходила ненавистью.

– Ты лежал в моих объятиях! Ты любил меня! Признай это!

– Любил? – Паксон хрипло рассмеялся. – Никогда не было у меня к тебе любви, только похоть! Животная похоть, дорогая!

– Ты лежал в моих объятиях, ты любил меня… – рыдала Беренгария, отказываясь признать очевидное.

– Я испытывал к тебе похоть, не больше и не меньше, – сказал Паксон, и в его голосе зазвенела сталь. – Я никогда не испытывал любви, как и ты никогда не любила. Мы встретились и были близки из похоти.

– У меня ничего не осталось! – жалобно вскрикнула Беренгария, сваливаясь на пол бесформенной всхлипывающей грудой. – Ничего!

Паксон отбросил плеть.

– Нет, мадам! Кое-что все-таки останется вам на память об этой ночи!

Выходя из комнаты, султан резко и грубо рассмеялся. Щелканье плети, со свистом вгрызающейся в тело королевы, еще чудилось ему.