"Валентина" - читать интересную книгу автора (Майклз Ферн)

ГЛАВА 3

Мужественная линия рта Паксона искривилась, когда в темноте послышался капризный шепот. Юноша замедлил шаги, подходя к двери, украшенной кованой решеткой, и поборол желание повернуться и уйти. Измена – это преступление, к которому он не должен относиться столь легкомысленно! Султан Джакарда уже сожалел, что впутался в столь неблаговидное по отношению к английской короне дело.

Однако, много ли мужчин могут похвастаться тем, что ублажали королеву? Он улыбнулся, и озорные огоньки заплясали в темных, как ночь, глазах. Если слухи верны, то даже сам король Ричард не мог утверждать, что спал с Беренгарией. Поговаривали, английский король предпочитает прыщавое, изрытое оспой лицо Филиппа Французского. При мысли о комизме положения юноша ускорил шаги.

Распахнув тяжелую дверь, он пошел на тонкий луч света, пробивавшийся из-под двери с гербом. На краткий миг у него возникло опасение: не ловушка ли устроена ему? Но Паксон вспомнил призывные взгляды королевы, и тревога улеглась.

Открыв дверь, он попал в комнату, пропитанную запахами мускуса и благовоний. Закругленные стены были увешаны гобеленами и шелковыми драпировками, на полу лежали толстые ковры, а в центре стояла кровать под балдахином, освещенная мерцающим пламенем свечей. В полутьме угадывалась миниатюрная фигурка королевы. Темные блестящие волосы спускались по спине и плечам. Нежная розовая кожа, казалось, сияла в пламени свечей. Большие миндалевидные глаза лучились мягким светом.

На мгновение у Паксона вновь возникло опасение, не ловушка ли это, но выражение лица Беренгарии было невинным, даже целомудренным, и казалось невероятным, что эта чистая и добродетельная девушка может ожидать любовника, однако он заметил чувственную улыбку, изогнувшую уголки пухлого рта.

– Не желаешь ли ты оказать почести королеве? – спросила Беренгария игривым насмешливым голосом, в котором звучали и резкие нотки. – На колени, сарацин!

Паксон не шелохнулся, его глаза угрожающе блеснули.

– Я пришел не к королеве, а к женщине, – произнес он таким же игривым тоном, но в голосе наряду с непринужденностью чувствовался и вызов, а также железная воля говорившего.

Насмешливая улыбка сарацина при всей дерзости его поведения возбуждала королеву.

– Я терпеливо ждала, – прошептала Беренгария, – и знаю, терпение мое будет вознаграждено.

Она смерила пришедшего кротким взором.

– Терпение всегда вознаграждается, – ответил Паксон, делая шаг вперед.

Беренгария отошла в тень и ослабила шнуровку платья.

– Я многое слышала о вас, сарацинах, – голос звучал неуверенно, дыхание королевы стало прерывистым.

– Вы слышали, что мы, сарацины, искусны в любовных утехах?

Паксон расстегнул и небрежно бросил на пол широкий пояс, обхватывавший его талию.

– Но, кажется, сарацины также искусны и в беседе, – прошептала Беренгария. – Однако поступки говорят сами за себя громче любых слов.

Паксон рассмеялся, запрокинув голову. Первым побуждением Беренгарии было убежать. «Этот человек, – поняла она, – опасен». У нее было несчетное число любовников, и все они приходили, чтобы ублажить ее, выполнив все желания королевы, и оставались благодарны за оказанную милость. Развлечения с этими мужчинами не представляли никакой опасности. Но этот человек, сарацин, осмеливается над ней насмехаться! Обращается, как со шлюхой! Бросает вызов своим дерзким взглядом и непочтительной речью!

Королева вдруг испугалась, осознав, что Паксон разгадал ее нрав. С вызывающим видом Беренгария приказала:

– На колени, сарацин! Я королева Англии, а ты всего лишь обыкновенный воин, и к тому же враг! Я могу сейчас позвать стражу, а утром, когда твоя голова покатится с плеч, насладиться зрелищем казни!

Взгляд Паксона вызвал у нее тревогу, сильные смуглые руки упирались в узкие бедра, стройное тело оставалось неподвижным, как у пантеры, готовящейся к смертоносному прыжку.

– Обыкновенный воин подходит обыкновенной шлюхе! – насмешливо бросил султан Джакарда сквозь плотно сжатые зубы.

Сердце Беренгарии безудержно забилось. Пристально глядя ему в глаза, она освободилась от платья, грациозным движением сбросив его с плеч. Стоя перед ним обнаженной в колеблющемся свете свечей, Беренгария смело предложила: – Тогда возьми же меня!

Ее кожа была гладкой и нежной, округлая полная грудь оказалась высокой и упругой, великолепные бедра плавной линией переходили в плотные голени. Королева медленно протянула руки к сарацину, призывая его к себе.

Напоенный ароматом мускуса воздух будоражил кровь, отблески света на обнаженной коже возбуждали. Неторопливо, с насмешливым видом, Паксон снял тунику.

Беренгария наблюдала за ним, в то время как страсть волнами накатывала на нее. Наконец юноша предстал перед нею во всем великолепии своей мужской красоты. Выражение лица сарацина было угрожающим, пламя свечей мерцало в темных глазах, решительная линия подбородка подчеркивала жесткость взгляда, но тело выдавало всю силу его желания, такого же всепоглощающего, как желание королевы. Возбуждение сдавливало грудь.

Не сводя с Беренгарии властных глаз, Паксон поднял руку, подзывая ее к себе. Страшась прикосновений сарацина и стремясь к нему всем существом, королева повиновалась повелительному жесту, двигаясь медленно, словно во сне.

Паксон привлек королеву к себе, розовые соски коснулись густой поросли на его могучей груди. Сарацин охватил ладонями лицо Беренгарии, и тотчас же их губы слились в страстном поцелуе.

Колени у королевы подогнулись, огонь желания забушевал в крови. Никогда не жаждала она объятий мужчины так сильно, как объятий этого сарацина – его прикосновений, движений сладостного языка, проникающего в теплые глубины ее рта, тяжести крепкого тела, порывов страсти…

Черные глаза пронизывали Беренгарию, в то время как султан Джакарда вкушал блаженство, которое дарило ему женское тело. Каждое движение сарацина возбуждало и доводило королеву до безумия.

Валентина беспокойно расхаживала по тропинке. Близился рассвет. Неужели Беренгария настолько обезумела, что задержит Паксона до восхода солнца? Через час на кухне слуги начнут готовить завтрак для королевы и се приближенных. На рассвете сменится стража, продавцы свежих яиц и молока потянутся на свой ежедневный обход огромных кухонных помещений. Конюхи во дворе протрут глаза и, расчесывая блошиные укусы, приступят к выполнению своих обязанностей. О чем же думает Беренгария? Если она хочет, чтобы сарацин оставил ее покои незамеченным, то должна его немедленно поторопить.

Негромкое звяканье поднимаемой щеколды отчетливо прозвучало в предрассветной тишине. Валентина вскинула глаза и облегченно вздохнула.

– Поторопитесь, – прошептала она. – Через несколько минут сменится стража.

Впервые Валентина видела Паксона без тюрбана и потому обратила внимание на коротко подстриженные завитки черных волос. Он заметил ее беглый взгляд и понял его значение.

– Да, это правда, – рассмеялся юноша. – Все христиане считают, что мы, сарацины, бреем свои головы и они у нас под тюрбанами гладкие, как яйцо, – твердые, четко очерченные губы размыкались и смыкались, приоткрывая полоску ровных и белых зубов.

Валентине было не до смеха, и она поспешила по тропинке к дверце в стене, ограждавшей сад. Быстро вставив ключ в заржавленный замок, придворная дама толкнула открывшуюся со скрипом дверцу.

– Уходите побыстрее, – поторопила она Паксона. – В вашем распоряжении лишь несколько минут.

– Минута может обернуться вечностью. Значит, ты та, кого королева называет Валентиной? – спросил он.

Девушка пропустила вопрос мимо ушей и попыталась подтолкнуть Паксона к дверце, как вдруг в другом конце сада послышались голоса.

– Идите же! – испуганно выдохнула она, оглядываясь через плечо.

– Я не уйду, пока не услышу ответа на свой вопрос, – заупрямился сарацин. – Так как тебя зовут?

Голоса приближались.

– Хорошо, я скажу, – торопливо ответила девушка. – Я Валентина.

Поколебавшись секунду, она мрачно добавила с нескрываемой горечью в голосе:

– Королевская сводня.

Паксон удивленно уставился на нее, посчитав слова придворной дамы неудачной шуткой. Глаза Валентины приобрели зеленоватый оттенок штормящего моря, полные, чувственные губы задрожали – она пыталась сдержать слезы.

Сарацин тяжело вздохнул, осознав, что слова девушки вовсе не были шуткой.

– Доброй ночи, Валентина, королевская сводня, – прошептал он, вскакивая на поджидавшего коня.

Черная охотничья пантера выгнулась и натянула цепь, прикрепленную к седлу. Огромная кошка пристально посмотрела на Валентину своими желтыми глазами.

– Леди Валентина, – раздался голос старой Сины, – королева желает поговорить с вами.

Не обращая внимания на призывы Сины, Валентина смотрела, как Паксон скачет к рыночной площади. Пантера не отставала от коня.

– Леди Валентина! – раскричалась Сина, в ее пронзительном голосе уже слышались истерические нотки.

Валентине захотелось выругаться. Что теперь еще нужно от нее Беренгарии? После холодной бессонной ночи на каменной скамье в саду девушку одолевала усталость. В течение всего этого долгого времени придворная дама тревожно прислушивалась, не раздадутся ли шаги сарацина, выходящего из покоев королевы, и ей казалось, уже целую вечность мучится она угрызениями совести из-за своего предательства по отношению к королю Ричарду. Отвращение к Беренгарии оборачивалось ненавистью. Детские секреты и девические тайны сменились интригами ради того, чтобы Беренгария заполучала к себе в постель свой очередной предмет вожделения.

Нежной красотой новобрачной и притворной невинностью королева покоряла всех мужчин, от мальчишки-конюха до знатного господина. А казалось, только вчера Беренгария остановила свои большие томные глаза на Ричарде, наследнике английского престола, и решила, что должна заполучить его себе в мужья. И король Санчо перевернул землю и небо, чтобы Ричард стал мужем его любимой дочери. Но долгое время все его усилия оказывались безрезультатными: наследник английского престола с детства был помолвлен с Алисой, сестрой Филиппа Французского, и все ухищрения короля Санчо оставались бесполезными, ведь королевские помолвки так же прочны, как брачные узы. Но Ричарду случилось обнаружить, что златовласая Алиса завела себе любовника, и никого иного, как его отца, короля Генриха! И в мгновение ока предложение Санчо насчет богатого приданого, многочисленного войска и оружия для похода в Святую землю стало для Ричарда весьма соблазнительным.

Филипп Французский пришел в ярость. Он бранил Ричарда. «Ты опоздал со своей любовью! Женись на Алисе! – говорил он. – Это не хуже, чем жениться на вдове!» Но Ричард ничего не предпринимал, хотя и не отказывался от помолвки, на что имел полное право, и уже за одно это Филипп был благодарен другу и присоединился к нему со всем своим войском, чтобы нанести поражение армии Саладина в Иерусалиме. Король Генрих, гордый правитель, не знавший стыда, от огорчения слег в постель и отказывался от еды и услуг врачей, чтобы в конце концов умереть и оставить престол своему ненавистному огненно-рыжему сыну.

Беренгария добилась своего: Ричард стал ее мужем, а сама она королевой Англии – королевой, чья нога никогда не ступала на английскую землю и чей муж никогда не делил с женой ложе. Влечение, которое некогда Беренгария испытывала к Ричарду, перебродив, превратилось во враждебность, укреплявшуюся с появлением каждого нового любовника.

Что бы ни думала Валентина о короле Ричарде, все же раскаяние и печаль не покидали ее – не только Беренгария влюбилась в отважного воина, Валентина тоже попала под колдовское обаяние рыжеволосого Ричарда.

– Леди Валентина! – хриплый вопль Сины вернул девушку к действительности.

Придворная дама заторопилась ко входу в башню, где, взволнованно потирая огрубевшие от работы руки, ждала ее старая женщина. Судя по темным кругам под глазами, Сина тоже провела бессонную ночь.

– Леди Валентина, королева ждет вас. Поторопитесь, дитя мое, у нее довольно странное настроение сегодня утром.

Промчавшись мимо толстой Сины, Валентина вошла в покои королевы. В воздухе еще сохранился слабый запах благовоний, к которому примешался чад догоравших свечей. Постель была в полном беспорядке, покрывала валялись на полу. Беренгария, примостившись на скамеечке для ног, обитой вышитой тканью, расчесывала свои густые темные волосы. От ее кожи словно исходило розовое сияние, лицо было свежим, как роза ранней весной, глаза блестели, губы припухли от поцелуев.

– Вы желали видеть меня, Ваше Величество? – тихо спросила Валентина.

– Да, избавь меня сегодня от формальностей, они утомительны, – вздохнула Беренгария. – Я хочу искупаться, а постель следует застелить свежим бельем. Займись этим.

– Хорошо, я прослежу, чтобы все сделали.

– Нет, Валентина, я хочу, чтобы именно ты выполнила мое приказание. Вели также, чтобы перенесли мои вещи в эту комнату. Если кто-то полюбопытствует, скажи, королеве хочется быть поближе к саду. Придумай что-нибудь… ну, например… что я заболела чумой, или что у меня появились симптомы проказы – что угодно! Сегодня вечером Паксон снова придет ко мне, и эта комната мне кажется весьма удобной для встреч с ним.

Беренгария кончиком языка облизнула губы, и глаза у нее стали томными при воспоминании о часах, проведенных в объятиях сарацина.

– Гария! – воскликнула Валентина. – Мне же нужно поспать хоть немного!

Королева бросила на нее сердитый взгляд.

– Ты хочешь сказать, что не спала всю ночь? Почему же ты бодрствовала? – лукаво поинтересовалась она.

– Потому что сидела на каменной скамье в саду! – с жаром ответила Валентина. – Ведь ты не сказала мне, что сарацин останется у тебя на всю ночь! Если бы я знала, то спала бы в своей постели, – с упреком добавила девушка.

Беренгария продолжала расчесывать волосы.

– Я же не виновата, что этот сарацин оказался столь пылким любовником! Мусульмане очень сладострастны! Я просто не могла его успокоить! Снова и снова он овладевал мною. Не успевала я перевести дух, как Паксон уже вновь начинал ласкать меня, – коварно говорила королева, пристально наблюдая, какое впечатление производят ее слова на Валентину.

Взгляд придворной дамы остался твердым и спокойным, но Беренгария отметила, как помрачнели зеленоватые глаза. С самого детства в глазах Валентины, как в зеркалах, отражалось ее настроение: в печали они становились темно-зелеными, как вода в крепостном рву, а от радости приобретали голубой цвет летнего неба.

Беренгария продолжала дразнить ее:

– Паксон – великолепный любовник, дерзкий, напористый, пылкий… просто великолепный!

– Пожалуйста, Гария, не продолжай! Мне это совсем не интересно. Ты должна остановиться и подумать о том, что делаешь! Это все ведь очень опасно!

– Ты беспокоишься, Валентина, о сохранности моей головы или же своей? А может быть, твоя щепетильность объясняется нежными чувствами по отношению к моему мужу?

Валентина возмущенно отшатнулась.

– Гария!

– Мои подозрения верны, не так ли? – настаивала Беренгария, ехидно улыбаясь. – Ты думаешь, я такая уж дурочка, что ничего не замечаю? Ты была со мной на том турнире, где обе мы впервые увидели Ричарда Плантагенета! И ты была так же покорена его доблестью и красотой, как и я сама, да и все остальные женщины, присутствовавшие в тот день на турнире! Ты полюбила Ричарда тогда, и любишь по сей день, потому и защищаешь его, – Беренгария презрительно плюнула, – хотя прекрасно знаешь, что он любит мужчин!

– Зачем вы так говорите, моя королева? Зачем вы клевещете на короля? Пока вы не стали распускать эти злобные слухи, даже слабая тень позора не касалась моего повелителя Ричарда. Золото, что он дает вам для ваших нужд, вы используете на подкуп музыкантов и певцов, чтобы они насмехались над ним в своих песнях! Ричард Львиное Сердце посвятил себя святому делу, а вы, Ваше Величество, издеваетесь над супругом за то, что он пренебрегает обязанностями мужа ублажать ночами жену. Как глупо!

– Нет, Валентина, это ты глупа! Ты не видишь того, что всем ясно, как белый день. Ричард не столько поглощен завоеванием Святой земли, как обменом нежными улыбками с Филиппом, – принялась настаивать на своих обычных обвинениях Беренгария.

– Король Франции – его друг с детства, – возразила Валентина.

– А этот фатоватый музыкант? – возмутилась Беренгария.

– У них общие интересы. Ричард так любит музыку! И сам, к тому же, сочиняет мелодии, причем весьма приятные для слуха!

– А не умеет ли мой повелитель также готовить, прясть и шить? Раскрой глаза, Валентина! Мой муж не питает расположения к женщинам.

– Я этому не верю, – резко ответила придворная дама, и ее глаза блеснули. – Но даже если это и так, твое поведение, Гария, все равно называется изменой и предательством! И твои ненасытные плотские желания подвергают опасности не только тебя, но и меня, и Сину, и всех твоих приближенных!

– Довольно! Вы переходите дозволенные границы, леди Валентина! Напоминаю вам, что говорите вы сейчас с вашей королевой! При всех этих разговорах об измене… как бы вы расценили свое поведение в отношении меня? Пожалуй, мне следует приказать вздернуть вас на дыбе и четвертовать! – Беренгария отшвырнула расческу и угрожающе двинулась на Валентину. – Ваша королева советует вам, леди Валентина, попридержать язык и приготовить ей ванну.

Взгляд Беренгарии, устремленный на придворную даму, не оставлял сомнений в реальности угрозы. Валентина содрогнулась и принялась снимать простыни с постели королевы.

– Ваше Величество забывает, что я придворная дама, а не служанка. Я передам слугам указания насчет ванны.

– Валентина, – вдруг заговорила очень вкрадчиво Беренгария, – меня сейчас посетила одна хорошая мысль. Помнишь, как Сина купала нас, когда мы были с тобой детьми? Ты говоришь, тебе нужно поспать?

При воспоминании об обнаженном теле Валентины, сверкающем в потоке солнечного света, взгляд королевы стал жгуче-томным.

– Ваше Величество может искупаться, но без меня, – твердо заявила Валентина, от отвращения ее даже передернуло. – Королева забывает, что мы уже не дети.

Беренгария собралась было возразить, но передумала. Лучше уж подождать и выбрать нужный момент! В глубине души королева не сомневалась, что рано или поздно Валентина подчинится всем ее желаниям. Ведь она молодая женщина, вполне созревшая для страсти, но, вне всякого сомнения, еще девственница.

Вся жизнь Валентины, исполнявшей теперь обязанности придворной дамы, проходила изо дня в день под пристальным взором повелительницы. Приближенные королевы вели довольно замкнутый образ жизни, и ни один мужчина не мог бы ухаживать за дамой без ведома и одобрения Беренгарии.

– Сегодня у меня нет желания чувствовать на своем теле шершавые руки Сины. Если ты отказываешься составить мне компанию, то пришли ко мне Тарсу, эту глупую девицу, что присоединилась к нам на Кипре.

Валентина бросила на Беренгарию откровенно презрительный взгляд. Тарса была дочерью Исаака, бывшего правителя Кипра, низложенного Ричардом Львиное Сердце как раз перед прибытием в Акру. Теперь на кипрском троне сидел Ги де Лузиньон – ему король Ричард пообещал в дальнейшем и корону Иерусалима.

– Ваше Величество имеет в виду кипрскую принцессу? – с невинным видом спросила Валентина, зная, что Беренгария бесится, когда слышит титул Тарсы.

– Да, – с жаром ответила королева. – Что ты думаешь об этом неожиданном пополнении свиты?

Беренгария испытующе поглядывала на Валентину.

– К сожалению, я не могу вынести никакого суждения. Мне слишком редко доводилось бывать в обществе Тарсы.

На самом деле Валентина уже составила определенное мнение о кипрской принцессе – смуглой девушке небольшого роста и с соблазнительными формами. Она обладала многими талантами: играла на лютне и арфе, а ее сладкозвучное пение могло бы соперничать с трелями птиц.

За два дня до пленения отца, короля Исаака, Тарса сама сдалась в плен и бросилась к ногам Ричарда, умоляя о пощаде. Король Англии великодушно принял ее и повелел войти в свиту Беренгарии. По мнению Валентины, кипрская принцесса представляла собой скрытную и безжалостную хищницу, готовую при любой возможности извлечь для себя выгоду.

– Хорошо, я пошлю за Тарсой и скажу, чтобы принесли воду для купания, и я сама застелю постель свежими простынями, – сказала Валентина, направляясь к двери с охапкой грязного белья.

Вернувшись в башню, где расположилась королева, Валентина обнаружила, что та уже погрузилась в большую медную лохань, наполненную душистой водой. Тарса, смуглая и сладострастная кипрская принцесса, прислуживала королеве, растирая мыльную пену по розовой спине Беренгарии.

Валентина вошла без стука, и Тарса вскочила, ее лицо исказилось от страха и пошло красными пятнами.

– Это леди Валентина, – успокоила ее Беренгария, снова притягивая за руку к лохани. – Не бойся!

Пока Валентина перестилала постель, Беренгария и Тарса смеялись, плескали друг на друга водой и играли ускользающим из рук куском мыла. Платье кипрской принцессы спереди было уже совершенно мокрым, и ткань прилипла к телу, обрисовав волнующую грудь. Беренгария схватила губку и вложила в ладонь Тарсы.

Валентина украдкой наблюдала за женщинами, расправляя простыни. Принцесса мягкими движениями растирала Беренгарии спину, продвигаясь к изящному изгибу шеи. Медленно и методично она намыливала розовые плечи королевы. Валентина в замешательстве отвернулась, заметив, как Тарса, словно пробуя какое-то лакомство, облизнулась, когда губка неторопливо заскользила по крепкой подрагивающей груди Беренгарии.

Поспешно закончив перестилать простыни, Валентина повернулась, чтобы уйти. Беренгария скользнула в теплую прозрачную воду и оперлась головой о закругленный край лохани. Долгим и томным взглядом следила она за Валентиной, полные влажные губы приоткрылись, обнажив ряд мелких белых зубов.

Многозначительно глянув на Валентину, Беренгария окунула руку Тарсы в воду и зажала между своих ног. Королева блаженно застонала, и Валентина увидела, как заколыхались ее бедра. Потрясенная увиденным, девушка, почувствовав себя униженной, выскочила из комнаты, и долго еще в ушах у нее звенел смех Беренгарии.

Паксон пересек город и направился в предместье, где ждал его Мештуб, верный друг.

– Долго же тебе пришлось ждать, дружище, – рассмеялся султан Джакарда.

– Да уж, пришлось, – добродушно проворчал Мештуб, радуясь, что Паксон вернулся целым и невредимым. – Я был уверен, что англичане обезглавят тебя!

На смену облегчению к нему в душу закралось желание расспросить друга о подробностях, круглые черные глаза Мештуба блестели от любопытства.

– Расскажи-ка, Паксон, каково это – спать с инглези! Отличаются они от наших женщин?

Паксон засмеялся.

– Тело такое же, только душа другая. Я уже говорил тебе, Мештуб, у каждой женщины – своя душа. Гладкая кожа, мягкие изгибы фигуры – все одинаково. Душа делает каждую женщину неповторимой.

Это Мештуб слышал и раньше. Паксон заметил разочарование на лице друга.

– Так, значит, только подробное описание проведенной мной ночи удовлетворит тебя, а, Мештуб? Ну хорошо, эта инглези, пожалуй, немного отличается от остальных. У нее неутолимый аппетит в любовных утехах. Мне казалось, такая жажда соитий может быть только у мужчин. У этой женщины прекрасная кожа, а плоть нежная и притягательная, но есть у нее и неожиданная сила. Прикосновение рук вроде бы подобно касаниям лепестков розы, но всегда чувствуется, что под лепестками – шипы. Бедра восхитительно округлы у этой инглези, но сжимают они сильно и цепко. Ну, Мештуб, хватит с тебя на сегодня! Когда же ты найдешь себе женщину?

– Скоро, Пакс, скоро! Есть тут одна маленькая бедуинка из селения у родника Эль Рибар. Если Аллаху будет угодно, я заполучу ее себе в жены.

– Но кое-что Аллах не сможет за тебя исполнить, и это как раз тот случай! – забрюзжал Паксон. – Мештуб, ты должен добиться своего счастья сам, а потом уже можешь поблагодарить и Аллаха.

Пока они ехали бок о бок, коротая время в разговорах, сопровождаемые ровно бегущей пантерой, придворная дама королевы не выходила у Паксона из головы. Она казалась расстроенной, словно невыносимая тяжесть лежала у нее на сердце.

Размышляя о ней, Паксон понял причину беспокойства Валентины: соучастие в делах Беренгарии делало ее столь же виновной в измене королю, сколь повинна была и сама королева. Султану Джакарда стало жаль, что он внес свою лепту в горести понравившейся ему девушки. Паксону хотелось бы снова увидеть Валентину счастливой и беззаботной – именно такой он увидел ее впервые, на турнире в честь королевской свадьбы.

Менгис похитил придворную даму вместо королевы. Глаза девушки тогда сияли от возбуждения, щеки горели румянцем, грудной смех звенел звонко. Паксон вспоминал, какой она показалась ему красивой, высокой, стройной, как блестели на солнце ее длинные волосы, а глаза сияли сапфирово-голубым светом.

Валентина была тогда столь прекрасна, что ни на минуту не возникло у него сомнение: а та ли женщина перед ним, которую уже начали восхвалять в своих песнях менестрели?

Мештуб придвинулся к Паксону и хлопнул его по колену.

– Запросы инглези были так непомерны, что теперь ты засыпаешь в седле? Где бродят твои мысли, друг?

Паксон засмеялся и пришпорил своего коня.

– Я думал, Мештуб, о глазах цвета безбрежного моря и стройной изящной фигуре другой инглези.

Мештуб озадаченно покачал головой. Один лишь Аллах знает, откуда у этого Паксона берутся силы на стольких инглези!