"Алексей Молокин. Лабух " - читать интересную книгу автора

рано стареют, или долго не живут. Или становятся клятыми, а это, сами
понимаете, тоже не жизнь. Большинство таких, как Лабух, если удавалось без
несовместимых с жизнью травм и увечий дожить до зрелых лет, мирно оседали в
дешевых распивочных, притулившихся под крылышком какого-нибудь дикого рынка,
охотно рассказывая каждому, кто нальет стаканчик, о былых подвигах. И пусть
пальцы бывших кумиров кварталов сами собой склевывают с грязной столешницы
неслышимые никому звуки. Пусть. Это просто посмертные рефлекторные движения.
Музыка не любит больных, старых и слабых. Уходит музыка, уходит красота и
власть. Остановите нам руки, чтобы мы перестали прикидываться живыми!
Как и большинство боевых музыкантов, Лабух считал зрелость старостью и,
если уж довелось постареть, не очень-то стремился нарушать жестокий, но
привычный порядок вещей. О том, что пережившие себя музыканты неизбежно
попадают либо в хабуши, либо, что гораздо хуже, - в клятые, Лабух и вовсе
старался не думать. Если разлюбить прошлое, то и оно тебя в конце концов
разлюбит, а если не тянуться в будущее, то, глядишь, настоящее будет долгим.
Ему почти удалось привыкнуть: уже месяц дальше дикого рынка бывший
знаменитый боевой музыкант не забирался. Гитару он с собой в эти вылазки не
брал, стыдно было перед гитарой, да и зачем? Подворотники, и те перестали
обращать на него внимание - что взять с пожилого безоружного полуклятого,
уныло бредущего поутру в сторону грязного чапка, пересчитывающего мелочь
перед тем, как купить бутыль дешевой дряни, и облегченно вздыхающего, если
нужная сумма счастливым образом набралась?
Лабух, тяжело дыша, вынырнул, наконец, из мутной жижи сна. Утро
раздражало его уже тем, что наступало с завидной регулярностью, предваряя
собой еще один никчемный день. И все-таки утром чего-то хотелось, не только
опохмелиться, не только совершить очередной круг позора от квартиры до
ларька и обратно. Утро чего-то требовало, уже почти безнадежно, но упорно, с
настойчивостью почти отчаявшейся, но все еще любящей жены закоренелого
алкоголика. Требовало и заставляло совершать простые утренние действия -
туалет, бритва, компьютер. Это была необходимость, и еще это был ритуал.
Утром просыпается не только плоть человеческая, утром просыпается душа, и
это мучительно, особенно если на кухне нет бутылки дешевого портвейна,
чтобы, пусть ненадолго, усыпить эту самую душу.
Лабух выругался, угодив босой ступней на пустую бутылку и, вопреки
ритуалу, побрел не в туалет, а к старенькому компьютеру, слепо таращившему
со стола пыльный дисплей. Включенный компьютер тихонько загудел, загрузился
и, к вящему удивлению хозяина, выбросил на экран несколько сообщений.
- Так, кто это тут вспомнил о старом Лабухе, о Лабухе молчаливом, о
неопохмеленном и безопасном, как секс с десятью презервативами сразу, -
бормотал он, щелкая "мышкой".
В комнату между тем вступила вальяжная, громадных размеров черная кошка
с белым пятнышком на груди и пушистым хвостом, совсем не по-кошачьи
закрученным вверх. Кошка легко прыгнула на хозяйское плечо, с плеча на стол,
нагло ступила передними лапами на клавиатуру, заглянула Лабуху в лицо и
требовательно мяукнула.
- Уйди с клавиатуры, Черная Шер, уйди, тут хозяину из внешнего мира
весточку прислали, а она лезет!
Лабух бережно опустил кошку на пол. Черная Шер укоризненно на него
посмотрела и снова мяукнула: мол, дескать, хозяин, весточка весточкой, а
кормить благородное животное полагается вовремя. О чем я тебе и сообщаю со