"Павел Молитвин. Проклятый город " - читать интересную книгу автора

зависимости от ее качества, и притворно выкатил глаза.
- Фу, катост! - сказала Валия, после чего Митя вновь наполнил рюмки:
- Между первой и второй промежуток небольшой!
- Ты, Митя, фрукт! Ты спаиват меня, своеко началник. Ай-ай, как
некорошо! - старательно выговаривая слова, произнесла Валия, грозя Маркушеву
пальцем.
- Я спелый фрукт на древе нашей славной цивилизации. И спаиваю тебя
умышленно - это ты верно подметила, - согласился Митя, вытягивая из
брошенной гостьей пачки "Блэк Джэк" пахнущую клубникой сигаретку. Он
предпочел бы закурить "Моряка", но капризная баба на дух не переносит эту
"вонючий трян". - Сначала напою, а потом лишу невинности.
- Тавно пора, мой трушочек, тавно пора, - захихикала Валия, на щеках
которой уже заалели жаркие пятна вызванного ромом румянца.
"Пора, мой друг, пора, покоя сердце просит... " - всплыли в памяти
Маркушева строчки из недавно читанного ради этой стервы пушкинского
сборника, и он, дабы прогнать навеянную ими грусть, снова наполнил рюмки.
Пластиковые сосуды соприкоснулись беззвучно, без намека на звон, и,
прежде чем госпожа Смалкайс успела бросить в рот дольку апельсина, Митя уже
склонился над ней и накрыл ее губы своими. Руки его начали привычно
расстегивать форменный пиджак администратора, стягивать кремовую блузку с
молочно-белых плеч, высвобождая на волю упругие полушария несколько
расплывшихся, но все еще достаточно аппетитных грудей.
- Ух ты! Налетел, как ванак!* Фуй! Ты портит мой отешт... - едва
переводя дух, запротестовала Валия, но Митенька, даром что на голову ниже и
с виду совсем заморыш, уже вытаскивал ее из кресла, дабы ловчее было содрать
с пышных бедер узкую юбку и влажные от пота трусики.
______________
* Ястреб (латыш.).

- Одежду порчу? Ах ты, крэзи блонди! Ах ты, лиса! Как по-вашему лиса?
Лапса? Так тебе что же, лапсанька, не нравится, когда я тебя вот тут трогаю?
А вот тут?
Белокурая лапсанька начала поойкивать и постанывать, выгибаясь под
умелыми руками Мити, предпочитавшего иметь дело с девчонками помоложе себя,
ну, на худой конец, с ровесницами. Однако после трехсот граммов он неизменно
чувствовал себя в состоянии заставить взвыть от счастья даже эту матерую
коровищу и обеспечить тем самым себе и Смолину возможность левых
приработков. И после приложенных им усилий она начала-таки издавать
напоминающие волчий вой звуки. Худо было то, что удовлетворить эту стоялую
кобылу неизмеримо труднее, чем зажечь, а литровка рома опустела уже больше
чем наполовину...
Доведя госпожу Смалкайс до готовности, Маркушев сделал передышку, дав
ей возможность раздеть и поласкать себя. Позволил ей позабавляться со своим
сиполсом* и лишь потом вонзил его в ее лоно. Но даже ритмично двигая в нем
свой дивный орган, он, глядя на широкую снежно-белую спину Валии, усыпанную
мелкими розовыми родинками, сознавал, что рано или поздно похотливая сука
пресытится им и заложит его, дабы повысить свой имидж в глазах руководства
Маринленда. На этот случай у него, правда, был приготовлен ей маленький
сюрприз - несколько дискет, на которых запечатлены их любовные игры. Весьма,
к слову сказать, разнообразные и даже порой пикантные.