"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

Меркурио, решил, что пришло время взять в свои руки принадлежавшую ему по
праву Инициативу.
- Мурсьяно, - сказал он вежливо и решительно, - будьте любезны
известить Рамиро. И пусть не забудет взять с собой вспышку.
- Слушаюсь, - вытянулся по стойке "смирно" Мурсьяно - Сказать водителю
Маканки, чтобы уезжал?
- И чтобы не возвращался, - торопливо вмешалась смотрительница.
- Если вы имеете в виду катафалк, - обрадовался инспектор возможности
продемонстрировать дону Меркурио свое умение изысканно выражаться, - то
можете сказать кучеру, что в данный момент мы не нуждаемся в его услугах.
- Верно сказано. На кладбище, в настоящую могилу, ведь это христианский
дом.
Смотрительница говорила так близко от лица инспектора, что обильно
забрызгала его слюной.
- А вы, сеньора, - ликующий, спокойный, почти пьяный от собственной
значимости и уверенности в себе инспектор вытер подбородок платком и
пристально посмотрел смотрительнице в глаза, - сделайте одолжение - оставьте
меня наедине с этими господами.
- Тайное совещание, - усмехнулся секретарь с видом остряка из
сарсуэлы*.
______________
* Самобытный испанский жанр - пьеса с пением и танцами.

Хулиан проводил смотрительницу и Мурсьяно и сразу же вернулся, неся
фонарь. Когда он неожиданно осветил лицо дона Меркурио, оно опять показалось
ему гораздо старше, чем несколько часов назад, и это привело Хулиана к
мысли, что врачу известно намного больше, чем он показывает: он заметил в
доне Меркурио несвойственную ему подавленность - словно ослабление его
железной воли и нежелание больше сопротивляться смерти. "Он знает, кто она,
и никому этого не скажет, он знал ее живой, когда они оба были молоды". Но
эта мысль пугала Хулиана, заставляя осознавать, насколько стар дон Меркурио
и какие бездны знания и ужаса хранит в своей памяти, три четверти века
ежедневно находясь рядом с болезнью, болью, горем, агонией, пережив
несколько войн и присутствовав при рождении, а потом старении и смерти
стольких мужчин и женщин, уже окончивших свое существование: фиолетовые
личики, искаженные плачем в окровавленных внутренностях женщин, кричащих с
раздвинутыми коленями, неподвижные лица, придавленные смертью к подушке,
хранящей запах пота, ужаса и уже бесполезных лекарств. Хулиан подумал, что
для дона Меркурио живые и мертвые - лишь похожие друг на друга тени,
призраки молодости, красоты и силы, незаметно разлагавшиеся и подстерегаемые
страданием: несомненно, и он сам, Хулиан, и судебный врач, и инспектор, и
секретарь суда были более чужими для дона Меркурио, чем эта женщина, умершая
семьдесят лет назад, а нынешнее время казалось ему миражом или театром
теней, отбрасываемых фонарем или керосиновой лампой, будущим, таким далеким
от его молодости, что он при всем желании не мог воспринимать его как
реальную действительность.
Такими увидел их Рамиро Портретист, усердный полицейский фотограф: пять
теней, застывших перед нишей, освещенной снизу керосиновой лампой, - менее
реальные и стойкие в его воображении, чем лицо и взгляд той женщины, чью
посмертную фотографию он показал майору Галасу более тридцати лет спустя,