"Дмитрий Могилевцев. Земля вечной войны " - читать интересную книгу автора

мастей - в сложной подземной механике лабиринта, вырытого под площадью,
постоянно что-то портилось.
Юс возвращался из Госбиблиотеки с кучей эскизов под мышкой. Юс
срисовывал старые карты. Ему заказали дизайн магазина и пообещали пятьдесят
долларов. На пятьдесят долларов, не покупая бумаги, можно было протянуть две
недели. А бумагу Юс воровал в Академии Искусств, в классе керамистов на
втором этаже старого корпуса. Раньше классом распоряжалась кафедра графики.
Кафедра обезденежела и обезлюдела, и классом завладели керамисты,
загромоздившие его исполинскими кувшинами, вазами и дискоболами с
бугрящимися гипсовыми мышцами. А за муфельной печью в большом фанерном ящике
осталась белая чертежная бумага, добротная, финская, и большая стопка
"серого голубя" первого формата. Юс воровал бумагу, приходя в гости к Тане,
маленькой керамистке с четвертого курса, нелепой, наивной девчушке с заячьей
губой. Таня кормила его бутербродами и поила чаем из термоса, а Юс,
примостившись на терракотовом слепке унитаза подле батареи, писал. Иногда
усталый Юс засыпал, пригревшись. Таня будила его в конце дня, щелкала по
носу дешевым китайским веером и щекотала. Юс просыпался, брал из ящика
очередную пару листов и брел в общежитие. Юс уже два года как кончил
Академию и, не зная, куда себя деть, напросился аспирантом в Институт
Искусствоведения. Институт сидел на десяти процентах госфинансирования еще с
конца имперских времен, из него уволились три четверти сотрудников, институт
ничего своим аспирантам не давал, не обещал и вообще в них не нуждался -
оплачиваемой работы все равно не было. Но старая аспирантская квота
осталась, и деньги на нее давало министерство, а не институт.
Аспирантура Юса не утруждала. Первое время он появлялся в институте
каждую неделю и, мучась бездельем, отсиживал пару часов за исцарапанным
столом в пустой и пыльной комнате, на которую не позарилась ни одна из
поделивших институтские площади фирм. Потом стал появляться раз в месяц, и
всякий раз директорская секретарша, пережившая бальзаковский возраст, строго
спрашивала его, кто он такой и зачем бродит по коридорам.
Все остальное время Юс ел, спал, читал, писал и пытался заработать
деньги. Юс много писал. Писал лица, машины и деревья. Писал горы. Уже лет
семь кряду, правдами и неправдами наскребя денег, он летом уезжал в горы.
Если денег было мало - в Крым или Карпаты. Чуть больше - на Кавказ.
Возвращался истощавший, загорелый, с набитым рисунками планшетом. Но гор у
него почти не покупали. Хвалили, но не покупали. Куда охотнее покупали его
зимнее. Зима приходила в город на полгода, - серая, со считанными
проблесками солнца, с низкими, вязкими, драными облаками над головой. Тогда
Юс видел злые сны. Их заполняли крики и красная грязь вперемешку с битым
стеклом, ржавое железо, вонь горелого асфальта и мазутный дизельный чад.
Зимой в сны Юса приходила война, и когда серая ночь сменялась таким же серым
днем, Юс выходил на улицу и видел ее, войну, уцепившуюся за обнищавший
город, как тина цепляется за ноги, и гниет, и ничем эту гниль не
выковырнуть, не вылечить. Она остается в складках между пальцами и, едва
забудешь о ней, расползается по коже и родит злой, тошный смрад. Зимой Юс
писал войну. Писал парней в камуфляже, крушащих арматурными прутами киоски.
Прутья с хряском врубались в деревянные рамы, брызгали стеклом - россыпь
осколков фонтаном летела вверх, сверкая в фонарном свете. Писал вора,
стянувшего кошелек на рынке, пойманного, брошенного лицом вниз в ледяную
жижу между прилавков. Деловитый сержант, не снимая ноги с его спины, говорил