"Владимир Митыпов. Долина бессмертников" - читать интересную книгу автора

только ждать и отходить в Великую степь,[12] отсидеться в полуночных землях,
пока духи не вернут нам свою благосклонность... Насколько легко и приятно
править державой, когда она в силе, настолько же тяжела участь шаньюя во
времена ее упадка и смятения. Сейчас меня винят во всем - в трусости,
пренебрежении государственными делами, в болезнях скота и неурожае трав. И
ладно, если б кричали это овечьи пастухи и простые воины, а то ведь князья,
главы родов, ополчились на меня. Даже мудрец Бальгур. Не понимают, что не
спокойной жизни ищу я для себя, а народ хочу спасти... Один лишь князь Сотэ
поддерживает мои помыслы... Да, Сотэ и его дочь, яньчжи Мидаг".
При мысли о ней мечтательная улыбка тронула губы шаньюя: красавица
Мидаг, самим небом созданная быть утехой воина и опорой правителя!..
Странные и недостойные шаньюя желания охватывали его по ночам, когда он
лежал с ней на обтянутых шелками кошмах и смотрел на звезды, мерцающие в
круглом дымнике юрты. Ему хотелось поселиться с Мидаг и малолетним сыном в
тихом краю, где-нибудь в далекой земле динлинов[13], и жить мирной жизнью
простого человека, не знающего ничего ни о бритоголовых разбойниках -
юэчжах, ни о коварном Цинь Ши-хуанди, ни о грызне в Совете двадцати четырех
хуннских князей. Чаша молочной водки в час досуга, сытый скот, ласковая жена
да радующая сердце красота земли, на которой не гниют сотни порубанных
трупов, - вот чего ему хотелось, когда рядом с ним, молочно белея в темноте
обнаженной грудью, спала яньчжи Мидаг...
Сухо застучали копыта на каменистом спуске, возвращая шаньюя к
безрадостной действительности. Впереди показалась цепь невысоких холмов,
увенчанных по вершинам развалинами скал. Шаньюй взмахнул плетью, и тотчас
десятка три нукеров, предупреждая возможную засаду, устремились вперед.
Когда Тумань подъехал, одни воины, застыв на вершинах, стерегли окрестности,
другие рассыпались вдоль подножий, обыскивая кустарники и овраги.
Шаньюй остановил коня на том месте, которое много-много лет назад
указала ему мать: "Здесь стояла моя юрта, когда ты появился на свет". Сейчас
тут росла дремучая трава... белел пробитый череп, и по нему шныряли муравьи,
а чуть поодаль лежали берцовые кости со следами волчьих зубов... Шаньюй
окаменел в седле, погрузившись в думы. Почтительно молчали нукеры. Было
тихо, лишь лошади иногда сдержанно позвякивали удилами и переступали с ноги
на ногу.
- О будущем своем задумался, князь? - послышался рядом тихий вкрадчивый
голос.
- Нет, о прошлом, - машинально сказал Тумань, продолжая пребывать в
давно минувшем.
- Это одно и то же, - прошелестело в ответ. Тумань пришел в себя и всем
телом повернулся на голос. Возле левого стремени стоял сухой сморщенный
старик, безбровый, с лягушачьими губами и лицом, усыпанным коричневыми
пятнами. Никто не заметил, как и когда он появился. Шелковая повязка на
голове указывала на его принадлежность к даосским монахам[14] - бродячим
отшельникам, изредка появлявшимся в хуннских землях. Вопреки
распространенному поверью, даос был не в белоснежном одеянии из пуха аиста,
а в ободранном и грязном халате, в котором с трудом угадывался дорогой
гуанханьский шелк.
- Ты кто? - резко спросил Тумань.
- Недостойный ученик мудрейшего Лао-цзы[16] Все на свет рождаются
одинаково голыми, и это соответствует естеству и дао. А вот умирают одни в