"Григорий Мирошниченко. Осада Азова " - читать интересную книгу автора

Наума Васильева в пять раз меньше давали!
- Эй ты, голова вислоухая! Худо ли простому казаку деньгой сравняться с
атаманом? Чего шумишь? Овца без шерсти! - закричали на него казаки.
- Э, мать ваша голопузая, в Казани причащалась, а в Астрахани померла!
Не дадут атаману слово вымолвить! - выскочив в круг, сердито и громко
выкрикнул лихой и быстрый веснушчатый казак Панкрат Ветер. - Рыба не без
кости, человек не без злости. Шумит, шумит Гришка Некрега - передави ему
живот телега! Смысла-то с рождества Христова не ведает, утром пожрет, а
через год обедает. Туда же! "Деньги такие во прошлом не давали!" Давали не
давали, а ныне дают. Дают - бери, а бьют - беги.
- Тихо! - закричал на весь двор Иван Каторжный. - Угомонитесь, сатаны!
Установилась тишина.
- А еще, - продолжал Татаринов, - верьте не верьте, а государь велел
прежаднейшему боярину Василию Стрешневу выдать нам поденное питье. Да какое
питье! Такого еще не давалось! Стрешнев чуть не лопнул от злости. Их,
говорит, повесить надобно, а им питья хмельного царь пожаловал... Да
сколько? Господи! Главному разбойнику донскому, Татаринову, - четыре кружки
вина на день, две кружки меду, две кружки пива. Пей не хочу!
Все казаки, переступая с ноги на ногу, стали облизываться.
- Петру Щадееву, есаулу, три кружки вина, две кружки меду, две кружки
пива.
- Не света ли преставление на Москве? - ехидно спросил кто-то. - А
казакам что было давано?
- Две кружки вина, кружка меду, кружка пива.
- Ино что! А мы-то, когда бывали на Москве, перед своей же братией
оскорблены и опозорены, - вставил Тимофей Яковлев.
- А ты бы, пес во лжи, молчал бы, - сказал Иван Каторжный. - Во прошлом
году клепал на меня в челобитной к царю из зависти. Не сказывал войску,
щадил тебя - ныне скажу.
- А ну-ка, ну! - крикнуло войско. - Поведай!
- Поехал он, Тимошка Яковлев, к Москве с есаулом Петрушкой Ивановым. А
я-то в Москве тогда был с есаулом Михайлой Батюнкиным. Так он, Тимошка, и
склепай на меня царю, а себя в сиротство прямо поставил: я-де, Тимошка, ехал
степью, всякую нужду, стужу с казаками терпел, мало в степи все не померли.
Кони без корму из-за великих снегов все позамерзли, корму добиться негде
было... Коней-де в степи пометали. А царь-де нам жалованья не дал, дал, да
мало, по десять денег, а есаулу Петрушке вровень с казаками - по два гроша
на день. А атаману-де Каторжному по гривне давали, есаулу три алтына, а
казакам по десяти денег. Милосердный-де царь, смилуйся, за твою службу
царскую не оскорбляй нас и не позорь нас, холопей твоих, перед Иваном
Каторжным...
- Ге, клепальщики позора не имут. Блудня! Свой своего позорит! -
крикнули казаки. - Досказывай нам, атаман Михайло Иванович...
- Сукна-лундыша - десять аршин. Есаулу вдвое меньше, казакам - сукна
английского, парчовые поддевки, кожи на сапоги, новые самопалы.
- Вот это да! Не худо поживились. Этак любой на смерть в Москву поехал
бы!.. - заключил все время молчавший Сидорка Болдырь.
- "Поехал бы!" Ты за ворота крепости ехать боишься, - вставил сосед
Сидорки Иван Ломонос.
- У всякой пташки свои замашки, - ответил Ивану Сидорка. - У кого дочек