"Григорий Мирошниченко. Азов " - читать интересную книгу автора

стояли по углам по-прежнему. На одной из этих башен каменных в воскресные
дни гудел на всю Москву и окрест нее колокол. Перед главной же кремлевской
стеной воздвигались еще две невысокие стены, а впереди тех стен - что новых
церквей, колоколов, часовен голубых да малиновых, башен больших да башенок -
не сосчитать!
Колодцы стояли на перекрестках улиц. Возле тех колодцев толпились бабы
с ведрами, с кадушками. Повсюду пестрели новенькие, только что навешенные
ставенки, нарядные круглые и четырехгранные крылечки, горбатились пахнущие
сосной и дегтем мосты и мосточки. Жизнь на Москве начиналась сызнова.
Москва, что живун-птица, крылья расправляла.
Шли казаки по Москве, ошеломленные величием ее, оглушенные непривычным
галдежом. Припоминалось им старое: пожары Москвы, разбойные времена
Сигизмунда и Владислава.
Не вымерла Москва! Не уморила ее свирепая чума, занесенная дурным
человеком из Индии. Не уморил ее голод тяжкий. Не свалили ее боярская
крамола и смута на Руси. Спасители отечества явились к ней вовремя: народное
ополчение, Пожарский, Минин и другие. Давным-давно Иван Калита, повелел
снять колокол в Твери со Спаса и перевезти его в Москву, чтоб накрепко
утвердить владычество Московского государства. То же сделал и Царь Иван III,
подчинив новгородцев Москве, - заставил перевезти их вечевой колокол из
Великого Новгорода и установить его в Москве на главной колокольне.
И ныне свеча Москвы не угасая горит! Сияет на Красной площади
девятиглавый Василий Блаженный! Стоят на Москве царь-колокол да царь-пушка!
А не так давно казалось: неоткуда подать разоренной Москве спасение.
Пылали монастыри Чудов и Вознесенский. На Большом посаде пожаром были объяты
Тверская, Дмитровка, Рождественка, Мясницкая до Фрола, Покровка до церкви
Василия. Все то помнил донской атаман Алексей Старой, своими глазами видел.
А теперь он шел по Москве и показывал все своим казакам.
Атаман вспомнил, как казаки штурмовали Китай-город, когда в нем засел
польский полковник Струсь. Там вот, у Пушечного двора, шла жаркая битва. А
там, на старых Кулишках, у Крымского двора, на Софийке, у Яузских ворот, на
Лубянке и Сретенке, тоже жарко бились. А вот у того крайнего двора казаки
читали грамоты патриарха Гермогена, низвергнутого поляками и брошенного в
сырое подземелье.
- Здесь, братцы, - вздохнув, сказал атаман, - славный князь Пожарский и
патриарх Гермоген вышли к нам насупротив и возгласили: "Казна русская
истощена! Возьмите, храбрые воины, церковную утварь: она пойдет вам в залог
обещанного войску награжденья". - "Нет, - сказал наш атаман Феофилакт
Межаков, - по неразумию своему донские казаки служили презренным
самозванцам, Заруцкому и Маринке Мнишек; теперь мы верой и правдой послужим
Русскому государству. Во искупление своей тяжкой вины, пока не очистим
Москвы от погани, на Дон не возвернемся. Оставьте, великие мужи, в
монастырских стенах всю церковную утварь, что вынесли..."
- Да ну? - изумился Афонька Борода, перекладывая седло с одного плеча
на другое. - Утварь не взяли?
- Не взяли, - промолвил атаман. - Зачем нам она?.. Ну и врубились мы в
поганые полки полковника Струся! Засверкали сабли наши вострые. И почали мы
биться за Москву смертным боем. А пока мы бились на тесных улицах Москвы,
князь Димитрий Пожарский встретил своим войском под стенами Горелого
городища польского короля Сигизмунда... Атаманы Марков да Япанчин в том