"Александр Мирер. Знак равенства" - читать интересную книгу автора

через незапертые ворота. Банк открывался в девять - Василий Васильевич как
раз успеет зайти домой, позавтракать и побриться и, как обычно,
прогуляться пешочком до банка. Вчерашние события вспоминались ему довольно
смутно, забор и ворота института, выходящие в проулок, не вызывали никаких
ассоциаций. Хмурясь и пожимая плечами, Поваров одернул помятый пиджак,
подтянул галстук и направился к дому.
В этот самый момент к институту подкатил "москвич" с двумя
профессорами, и вахтерша в шляпке отпирала им дверь. В этот самый момент
Толик Погосьянц метнулся по двору и, как черная молния, понесся по
проулку, но в сторону, противоположную той, куда направился испытуемый. А
Василий Васильевич степенно шагал к дому, удивляясь про себя - как так
получилось. Он отлично помнил вчерашнее, но до какого-то момента. Как он
рассердился неизвестно на что и отправился коротать вечер в кино - помнил.
Милиционера тоже помнил, и желтый свет плафона... стоп, стоп! Пусто.
Воспоминание тренькнуло, как балалаечная струна, и исчезло. Растворилось в
теплом асфальтовом запахе июльского утра - надвигался жаркий день. И в его
горячем ритме, в деловом напряжении, в сутолоке людей у кассового окошечка
Поваров окончательно пришел в нормальное состояние, как будто он провел
эту ночь в своей постели, а не на жесткой кушетке, покрытой белой
медицинской клеенкой. Можно было считать, что Римма Ивановна беспокоилась
напрасно - Погосьянц был отличный гипнотизер. Это он уверенным, жестким,
повелительным голосом своим вверг Поварова в забытье и приказал: "Вы не
помните, вы ничего не помните, спите! Проснувшись, вы ничего не будете
помнить".
...День получки миновал. Отшумели во дворе казначейские фургоны.
Разъехались кассиры, сопровождаемые молчаливыми охраняющими. Захлопнулись
кассовые окошечки, улетели со столов голубые листки чеков, поручений и
прочей бухгалтерской фанаберии. Василий Васильевич вымыл руки, взял с
крючка кошелку с двумя пустыми бутылками из-под кефира и обычным маршрутом
зашагал домой. Все, как обычно: любезное "будьте здоровы" милиционеру у
подъезда; две булочки и половину "бородинского" - в угловой булочной; две
бутылки кефира и сырок - в маленькой прохладной молочной. Все, как обычно.
Давно знакомые лица улыбаются из-за прилавков постоянному покупателю. "Мне
как всегда. Доброго вечера, Анна Петровна". Усталое удовлетворение - день
зарплаты позади, завтра будет полегче. Лестница. Узкое пыльное окошко -
нет, мимо, мимо! Не надо воспоминаний. Старость - время воспоминаний, но
что толку вспоминать, как двадцать пять лет назад они стояли с Ниной на
этой лестнице и смотрели в это окошко? И тогда оно было пыльное... Мимо.
Василий Васильевич поспешно управлялся в жаркой квартире - спрятал
кефир в холодильник, переменил пиджак и аккуратно к своему сроку явился на
бульвар играть в домино с пенсионерами. Когда он усаживался на скамью, то
все еще не помнил о вчерашнем. Лишь невзначай его облила безнадежность:
еще день прошел, и лето в разгаре, и горячо пахнут липы. Он смирно ставил
кости, поглядывая на лица партнеров. Скрипели качели на детской площадке,
и было все, как обычно. А потом по дорожке прошел седой человек в
чесучовом пиджаке и с тяжелой блестящей тростью.
Звонко стукнуло сердце - Василий Васильевич узнал его, узнал эту
легкую, мощную походку и прямую спину. Он играл Бронга, его лицо Василий
Васильевич подменял своим! О, теперь он вспомнил! Как они вернули его с
улицы, извинялись, успокаивали. Объясняли, что он смотрел гипнофильм, что