"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автораавтобуса, и быстро пошел в ту сторону.
Скоро пустырь закончился асфальтированной дорогой, на противоположной стороне которой стояло одинокое двухэтажное здание с вывеской "астроном" из покореженных неоновых трубок, а за ним виднелись уже первые блочные многоэтажки Академгородка. Несмотря на то что было еще светло, трубки на гастрономе нервно мерцали ядовито-зеленым светом. Рудаки был уверен, что горела эта неоновая надпись и днем, и ночью и никто и не думал ее выключать, как никто не обращал внимания на недостающие буквы. Называлось это в Империи бесхозяйственностью, и боролись с ней призывами к экономии и рачительности, но боролись не всерьез, поэтому и свет днем горел, и вода текла из поломанных кранов. "Всего тогда много было - и электричества, и воды", - подумал Рудаки. Он перешел через дорогу к автобусной остановке и сел там на скамейку под навесом из нескольких тонких алюминиевых трубок, которые тени не давали, от дождя не защищали, а функцию выполняли чисто символическую, как многое в Империи: магазин, "Океан", в котором не было рыбы, другой магазин под названием "Восточные сладости", в котором продавались пуговицы, нитки и прочая мелкая галантерея (правда, иногда выбрасывали халву), распивочная "Физкультурник" на стадионе - символы, не имеющие никакого отношения к вещам. Рудаки это нравилось: мир символов, существующий отдельно от вещей, отдельно от реальности, ничего не означавших, кроме самих себя, - это было похоже на его науку - лингвистическую типологию, в которой формы существовали почти отдельно от значений и связывали их лишь постоянно нарушаемые "конвенции". заднюю площадку и попытаться проехать "зайцем", несмотря на контролеров, но вовремя заметил в окне круглое, щекастое лицо парторга его отдела Долорес Степановны Макушкиной и остался на остановке. С Долорес Степановной - тупой и убежденной коммунисткой - ему было лучше не встречаться, ибо было это чревато расспросами, а текущий период своей работы в отделе (и соответственно поведения) помнил он плохо, но чувствовал, что наверняка были у него в этот период нарушения "трудовой, производственной и исполнительской дисциплины". Он опять уселся на скамейку и стал думать о загадочном смысле этой формулы, в которой его особенно интриговала разница между трудовой и производственной дисциплиной, но тут подошел следующий автобус, и он решил рискнуть. Вместе с ним в автобус сел рабочий с опытного завода в грязной, в масляных разводах спецовке. Сел он рядом с дамой в светлом брючном костюме, и дама тут же стала говорить, что он может ее испачкать своей спецовкой, а рабочий протестовал, отвечая в том смысле, что он рабочий и ему всюду можно как пролетарию. Пассажиры разделились на два лагеря - одни поддерживали даму в белом, а другие - в основном "рабочий класс", возвращавшийся после смены к законным ста и более граммам в закусочной у метро и далее к родным пенатам - поддерживали работягу в спецовке и косноязычно, но громко провозглашали тезис о том, что все в этом мире сделано рабочими руками, а интеллигенты должны помалкивать и радоваться, что их вообще в автобус пускают. При этом многие бросали красноречивые взгляды на Рудаки, который стоял на задней площадке у самой двери, чтобы, если зайдет контролер, успеть выпрыгнуть. |
|
|