"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

и в каких джинсах он тушил троллейбус, и в каких - брел через пожарище, и
почему не помнит он ничего из происходившего с ним в этом времени в тот
период, когда уходил он в проникновение.
Впрочем, объяснить почти все это он мог бы и сам, стоило только
поверить в проникновения или, наоборот, окончательно признать, что это были
просто яркие сновидения, и Хиромант был нужен ему, чтобы укрепить в нем
веру. Но Хироманта не было, а на том месте, где он стоял когда-то, появился
бродяга в камуфляже и стал раскуривать вытащенный из урны окурок. Рудаки
подошел к нему.
- Слышишь, дядя, - сказал он бодрым тоном, презирая себя и за этот тон,
и за "дядю". - Тут один знакомый мой крутится, - он хотел сказать
"обретается", но побоялся, что бродяга его не поймет, - такой бородатый,
кудри у него буйные, густые, толстый такой. Не видел такого?
- Среди нашего брата, вагабондов, толстых немного, - сказал бродяга
грустным, "интеллигентным" голосом. Рудаки еще сильнее устыдился своей
фамильярности, - а в этом ареале, вокруг станции метро и рынка, и вообще
один. Сержант вам, должно быть, нужен, правда, он такой же сержант, как я
фельдмаршал, но не в этом дело. Кудрявый такой, с животом?
- Наверное, с животом, - ответил Рудаки, - я давно его не видел - лет
тридцать, - и протянул бродяге пятерку. - А где он обретается?
- Обретается... - повторил бродяга, засовывая пятерку в карман, - давно
я не слышал этого слова. Да вон там и обретается, в том переходе, - и он
показал на новый подземный переход возле рынка.
- Спасибо, - сказал Рудаки и протянул бродяге сигареты. - Возьмите
несколько.
- И вам спасибо, - бродяга вынул из пачки три сигареты. - Если что еще
надо - я целый день тут... - он сделал многозначительную паузу, - обретаюсь.
Первое, что подумал Рудаки, когда увидел Чернецко-го, - это то, как
мало тот был похож на Че Гевару.
"Берет, наверное, так внешность изменяет или ретушер постарался, -
подумал он, - удивительно, что я вообще в том портрете Чернецкого углядел,
правда, не сразу".
Ничуть не был похож Чернецкий в жизни на благородного революционера, а
вообще, насколько помнил Рудаки, мало изменился - буйные кудри, как и
прежде, закрывали его низкий лоб, и седины в них на первый взгляд не было
совсем, так же смотрел он исподлобья маленькими, налитыми кровью глазками,
так же, как тридцать лет назад, стоял он в привычной лениво-вызывающей позе,
и казалось Рудаки, что скажет он сейчас, как, бывало, говорил тогда:
- Ну шо, Абгаша, как поживает твоя Сага?
Из-за этой фразы даже как-то подрался с ним Рудаки, правда, без особого
успеха - поставил ему тогда Чернецкий "фонарь" под глазом, - но о той драке
Рудаки и сейчас не жалел.
В общем, несимпатичной личностью был Чернецкий, и, несмотря на то что
прошло столько лет, Рудаки и сейчас не хотелось иметь с ним дела. Однако
Хироманта надо было попробовать разыскать или узнать о его судьбе, и,
похоже, Чернецкий был единственной ниточкой.
- Здравствуй, Гена, - сказал Рудаки, подойдя к нему. Чернецкий
прищурился и долго разглядывал Рудаки, потом ответил:
- Ну, здравствуй, коли не шутишь. А ты кто такой? Что-то не признаю я
тебя - глаза у меня того, не очень.