"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автораПили все: начальники и подчиненные, партийные и беспартийные, пили на работе
и после работы, по праздникам и будням, по поводу и без повода. А Хиромант не пил. Но пьянство не осуждал, а напротив, поощрял. Например, сказал он как-то сильно пьющему Окуню-актеру: - Мало ты пьешь. Окунь-актер опешил - такого ему еще никто не говорил, а не далее как нынешним утром жена ему жуткий скандал из-за пьянства устроила, а тут: "Мало ты пьешь". - Издеваешься? - спросил Окунь-актер с ленивой обидой в голосе. - Да нет, - ответил Хиромант, - тебе больше надо пить, и тогда, может, откроется тебе... - Что откроется? - изумился Окунь-актер. - Не знаю, как это у вас называется - карьера что ли? - тихо сказал Хиромант. И действительно, запил вскоре Окунь-актер по-черному, но не в связи с советом Хироманта, а просто так. Запил настолько серьезно, что был помещен в вытрезвитель, где как раз находился знаменитый артист Таль, и вышли они из вытрезвителя вместе, и вместе опохмелялись, и в конце концов забрал Таль Окуня-актера в Москву, и стал он известен и знаменит. Говорил он, правда, потом, что об этом разговоре с Хиромантом не помнит, а карьерой своей обязан исключительно своему таланту. Но не все предсказания Хироманта были благоприятными. Пестрый народ ходил в Кофейник, особенно во время оттепели шестидесятых: студенты из Университета и уголовники, проститутки и непризнанные, но жаждущие признания и славы поэты и художники; сидели там валютчики и фарцовщики, и "простые Был завсегдатаем Кофейника и ассирийско-украинский поэт Евген Барда, писавший на украинском стихи ужасные, но публиковавшийся как представитель национального меньшинства. Немногочисленная община ассирийцев, традиционно! занимавшаяся в городе чисткой и мелкой починкой обуви, гордилась своим поэтом, и потому был Барда всегда при деньгах, угощал охотно, но взамен требовал слушать свои стихи, в которых щедро рифмовались украинские глаголы во славу Советской власти, открывшей ассирийскому народу дорогу в светлое будущее. Сиживал среди слушателей Барды и Хиромант, но не ради выпивки, конечно, а так, и светился в это время в его глазах огонек естествоиспытателя. Так смотрел бы, наверное, Линней на какую-нибудь неизвестную букашку, как смотрел он на Барду, завывавшего глагольные рифмы, закатив в экстазе единственный глаз - на втором у надежды ассирийской поэзии было огромное уродливое бельмо. - Умрет он скоро и страшной смертью, - сказал как-то своим тихим голосом Хиромант Рудаки, тоже находившемуся среди слушателей Барды, но тоже не из-за выпивки, а по случайному стечению обстоятельств - подсел тогда Барда со своими поклонниками к его столику, и делать было нечего. Рудаки вспомнил, что, кажется, тогда Хироманту не поверил, а потом узнал, что Барда действительно через пару дней попал под электричку на переезде и перемололо, говорили, его страшно, так что хоронили в закрытом гробу. Он вспомнил сейчас об этом пророчестве и поежился - столько лет прошло, но помнил он до сих пор это ощущение жути от прикосновения к чему-то непонятному, чего просто не должно быть. |
|
|