"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

Пили все: начальники и подчиненные, партийные и беспартийные, пили на работе
и после работы, по праздникам и будням, по поводу и без повода. А Хиромант
не пил. Но пьянство не осуждал, а напротив, поощрял.
Например, сказал он как-то сильно пьющему Окуню-актеру:
- Мало ты пьешь.
Окунь-актер опешил - такого ему еще никто не говорил, а не далее как
нынешним утром жена ему жуткий скандал из-за пьянства устроила, а тут: "Мало
ты пьешь".
- Издеваешься? - спросил Окунь-актер с ленивой обидой в голосе.
- Да нет, - ответил Хиромант, - тебе больше надо пить, и тогда, может,
откроется тебе...
- Что откроется? - изумился Окунь-актер.
- Не знаю, как это у вас называется - карьера что ли? - тихо сказал
Хиромант.
И действительно, запил вскоре Окунь-актер по-черному, но не в связи с
советом Хироманта, а просто так. Запил настолько серьезно, что был помещен в
вытрезвитель, где как раз находился знаменитый артист Таль, и вышли они из
вытрезвителя вместе, и вместе опохмелялись, и в конце концов забрал Таль
Окуня-актера в Москву, и стал он известен и знаменит. Говорил он, правда,
потом, что об этом разговоре с Хиромантом не помнит, а карьерой своей обязан
исключительно своему таланту.
Но не все предсказания Хироманта были благоприятными. Пестрый народ
ходил в Кофейник, особенно во время оттепели шестидесятых: студенты из
Университета и уголовники, проститутки и непризнанные, но жаждущие признания
и славы поэты и художники; сидели там валютчики и фарцовщики, и "простые
Советские инженеры" заходили после службы пить коньяк из кофейных чашечек.
Был завсегдатаем Кофейника и ассирийско-украинский поэт Евген Барда,
писавший на украинском стихи ужасные, но публиковавшийся как представитель
национального меньшинства. Немногочисленная община ассирийцев, традиционно!
занимавшаяся в городе чисткой и мелкой починкой обуви, гордилась своим
поэтом, и потому был Барда всегда при деньгах, угощал охотно, но взамен
требовал слушать свои стихи, в которых щедро рифмовались украинские глаголы
во славу Советской власти, открывшей ассирийскому народу дорогу в светлое
будущее.
Сиживал среди слушателей Барды и Хиромант, но не ради выпивки, конечно,
а так, и светился в это время в его глазах огонек естествоиспытателя. Так
смотрел бы, наверное, Линней на какую-нибудь неизвестную букашку, как
смотрел он на Барду, завывавшего глагольные рифмы, закатив в экстазе
единственный глаз - на втором у надежды ассирийской поэзии было огромное
уродливое бельмо.
- Умрет он скоро и страшной смертью, - сказал как-то своим тихим
голосом Хиромант Рудаки, тоже находившемуся среди слушателей Барды, но тоже
не из-за выпивки, а по случайному стечению обстоятельств - подсел тогда
Барда со своими поклонниками к его столику, и делать было нечего.
Рудаки вспомнил, что, кажется, тогда Хироманту не поверил, а потом
узнал, что Барда действительно через пару дней попал под электричку на
переезде и перемололо, говорили, его страшно, так что хоронили в закрытом
гробу. Он вспомнил сейчас об этом пророчестве и поежился - столько лет
прошло, но помнил он до сих пор это ощущение жути от прикосновения к чему-то
непонятному, чего просто не должно быть.