"Александр Мильштейн. Дважды один" - читать интересную книгу автора

отметил, что теперь уже вряд ли кому-то придет в голову, что мы однояйцовые
близнецы (это выражение само по себе вызывало у меня чувство брезгливости,
слава богу, думал я, что при этом не сиамские). Мой брат так сутулился, что
казался ниже меня чуть ли не на целую голову, на нем был пиджак цвета
грязной свеклы, который он, похоже, не снимал со времен выпускного вечера в
средней школе, из карманов торчали мятые книжицы в мягких переплетах, рукава
и спина лоснились. На улице он водрузил на нос зеленые круглые очочки,
которые продавались в аптеках в период застоя. По цене 13 копеек. Для людей
с аллергией на солнечный свет.
- Он тоже математик? - спросил Кевин.
- О, нет, - сказал я, - он никто. По специальности библиотекарь, но и в
библиотеке он никогда не работал. Обитал то в каких-то котельных, то в
сторожках. Сторожил свое вдохновение...
- Он писатель?
- Ну да. А кто нет? В той стране все были писателями.
- У нас тоже, - сказал Кевин.
- Ты имеешь в виду slam poetry. Но то, что писал мой брат, было не
слэмом, а спэмом.
- Честно говоря, я не вижу разницы... Трудно было вам найти общий язык?
- Трудно? Да нет, это не то слово.
Кевин посмотрел на часы и пошел на семинар, а я сказал, что у меня
разболелась голова и остался сидеть, глядя на море.
Следующие пять дней Северное море было цвета кофе с молоком, в
перерывах между докладами я бродил с кем-нибудь из участников семинара вдоль
берега, если было не очень ветрено, дойдя до конца набережной, мы шли дальше
по песку, мимо пустынных холмов, кое-где покрытых рыжей травой. Если был
сильный ветер, мы выбирали перпендикулярное направление и шли прямо в море -
триста метров по застекленной трубе пирса, в конце которой был ресторан.
Потом я улетел в Нью-Йорк, причем едва рукав транспортера отделился от
корпуса "боинга", как я уснул и проспал весь полет.
Когда меня разбудил сосед, я не мог поверить, что уже прилетел, только
что я еще шел по рукаву в Амстердаме. Не иначе, это были рукава фокусника, в
которых исчезают, а потом появляются разные предметы. Стас пропал, -
вспомнил я, потирая глаза, - попал не в тот рукав?
В компании меня правильно оценили с самого начала, когда я только
пришел на интервью, и мой словарный запас состоял из ста слов. Собственно,
поэтому меня и взяли на работу, несмотря на очень плохой английский. И не
прогадали: язык стал быстро развиваться, а делать эти расчеты я мог бы и
левой ногой. То есть я overqualified, но при этом я никогда не показываю,
что я там самый умный. Если бы я не обладал этими достоинствами, вряд ли я
мог бы рассчитывать на отпуск за свой счет в таком, прямо скажем,
неоднозначном случае. Я рассказал шефу, что мать моя просто сходит с ума,
что я не могу не поехать. Он спросил, представляю ли я, где искать брата
после того, как его не смогла найти полиция? Я ответил, что есть у меня
некоторые идеи.
На самом деле никаких идей не было, просто иначе отпуск выглядел бы
необоснованным. Тем более после того, как я съездил на семинар, тема
которого была никак не связана с моей работой. Я вдруг поймал себя на мысли,
что единственный человек, с которым я бы сейчас хотел поговорить о Стасе, -
это Бруно. Я видел Бруно всего один раз в жизни, но тем не менее... Это был