"Стивен Миллхаузер. Метатель ножей " - читать интересную книгу автора

эмоции. Даже те, кто презирал любые нововведения как непременно пагубные,
были вынуждены недовольно восхититься, поскольку в конечном итоге молодой
мастер всего лишь на один шаг дальше продвинулся по благородному пути
тщательного подражания. Самые придирчивые ценители заметили его уникальность
и отдали ей должное; его объявили наследником классической традиции великих
мастеров, хотя и с характерными современными особенностями, его личными и
неповторимыми. Так и получилось, что им равно восхищалось и старшее
поколение, и молодежь.
Для молодого мастера одно дело - заработать репутацию, и совсем
другое - ее поддерживать.
Генрих Граум был не из тех, кто бежит трудностей. Последующие
двенадцать лет серьезный молодой мастер точно превосходил себя во всякой
новой постановке, и каждую публика ожидала нетерпеливо, на грани лихорадки.
Аудитория все так же отзывалась на необычную мощь его созданий; к странной
силе, что излучали кукольные глаза, особенно восприимчивы были молодые
женщины. Общеизвестна история об Ильзе Лангер, которая столь отчаянно
влюбилась в темноглазого Пьеро, что лишь завидев его, принималась неистово
рыдать. В одно дождливое воскресенье после мучительной ночи исстрадавшаяся
девушка до зари вышла из дома, прошла по сумрачной вязовой аллее на севере
Шлосспарка [9] и бросилась в воды Брее, оставив жалобную любовную записку и
отрывок из стихотворения. Бедная Ильзе Лангер - лишь крайний и несчастливый
пример повсеместно распространенного явления. Женские слезы были не редкость
в театре "Очарование"; юноши посвящали Кларе Генриха Граума пылкие стихи.
Даже трезвомыслящие критики не гнушались высочайшими отзывами, что порой
беспокоило их самих и становилось поводом к редким нападкам. Было замечено,
что фигуры Граума словно все больше выбиваются за пределы человеческого,
словно он желает, чтобы его куклы выражали не только глубочайшие секреты
человеческой души, но и эмоции, что лежат за пределами знаний смертных; и
это ощущение избыточности, что скрывалось в сердцевине его величия, само по
себе таило опасность, ибо поговаривали, что его создания идут по тонкой
грани, отделяющей их от гротеска.
Но подобные нападки, неизбежные в искусстве высокой и древней традиции,
оставались не более чем шепотом в грохоте оглушительных аплодисментов; и
спектакли в театре "Очарование" вскоре превратились в триумф эпохи,
финальный и богатейший расцвет искусства кукольной механики.
Возможно, именно окончательность этих целиком заслуженных вердиктов
должна заставить нас прерваться. Допустим, искусство достигло своего
высочайшего выражения; в таком случае, спросим себя: если некий порыв
направил искусство по пути его полной реализации, не подтолкнет ли он его
дальше, за границу дозволенного? С этой точки зрения уместен вопрос: быть
может, высочайшая форма искусства уже содержит в себе элементы распада -
короче говоря, возможно, упадок, до сих пор считавшийся болезненной
противоположностью прочнейшего здравия искусства, есть всего лишь результат
порыва, который породил и то, и другое?
Как бы то ни было, молодой мастер продолжал двигаться от победы к
победе, потрясая нас раскрытием все новых душевных глубин, заставляя жаждать
темных и глубоких красот. Точно его творения напряженно замерли на самой
грани человеческого, не покидая человеческое целиком; и мощь его последних
фигур словно обещала некое предельное видение, которого мы ждали со страстью
и некоторым ужасом.