"Уолтер Миллер, Терри Биссон. Святой Лейбовиц и Дикая Лошадь ("Святой Лейбовиц" #2)" - читать интересную книгу автора

- на кухне, где числился братом вторым поваром.
Крапивника он увидел тем же вечером в трапезной. Второй Повар стоял у
раздаточной линии, большой деревянной ложкой накладывая на поднос порции
каши. Каждый из проходивших бормотал: "Deo gratias",- и Крапивник кивал в
ответ, словно говоря "Милости просим".
При появлении Чернозуба Крапивник подцепил ложкой большую порцию каши.
Чернозуб прижал поднос к груди и движением пальца дал понять, что порция
слишком велика, но Крапивник как раз повернулся, чтобы дать необходимые
указания поваренку. Когда Чернозуб опустил поднос, Крапивник и вывалил на
него всю порцию.
- Забери половину! - прошептал Чернозуб, нарушив молчание.- Голова
болит! - Крапивник приложил палец к губам, покачал головой, кивком показал
на надпись "Санитарные правила" за раздаточной линией, потом кивнул на
указатель у выхода, где уборщик подбирал недоеденное.
Чернозуб опустил поднос на стол. Горстью правой руки он набрал каши, а
левой схватил Крапивника за рясу. Залепив ему физиономию комком каши, стал
размазывать ее, пока Крапивник не укусил его за большой палец.
Настоятель принес приговор прямо в "камеру" Чернозуба: решением его
пресвященства Джарада он освобожден от работы в скриптории на три недели,
вместо чего ему придется все это время, вознося молитвы, скрести каменный
пол на кухне и в трапезной. И двадцать один день Чернозубу придется
смиренно вымаливать прощение у Крапивника, ползая на коленях по мыльному
полу. Больше года прошло, прежде чем он снова осмелился поднять вопрос о
своей работе, о своем призвании и о своих обетах.
В течение этого года Чернозуб заметил, что община внимательно
присматривается к нему. Он чувствовал, что отношение стало меняться. То ли
изменилось отношение к нему других, то ли изменения крылись в нем самом, но
результатом стало одиночество и отчужденность. В хоре он поперхнулся на
словах, говоривших о едином хлебе и едином теле, "где вас много, там и я
среди вас". Его приобщенность к пастве, казалось, никому не была нужна.
Слова "я хочу уйти" вырвались у него прежде, чем он успел по-настоящему их
обдумать; но он не только произнес эти слова, но и позволил другим их
услышать. Среди принявших постриг, кто, дав торжественный обет,
бесповоротно посвятил себя Богу и правилам ордена, монах, высказывающий
сожаление по сему поводу, был аномалией, источником смущения, предвестником
событий, достойных сожаления. Кое-кто откровенно избегал его. Другие
посматривали на него со странным выражением. Остальные были подчеркнуто
любезны.
Новых друзей он нашел среди самых молодых членов паствы, послушников и
кандидатов на пострижение, еще не успевших в полной мере принять Устав.
Одним из них был Торрильдо, очаровательной внешности юноша, чей первый год
пребывания в аббатстве был уже неоднократно отмечен нарушениями. Когда
Чернозуб был сослан на кухню и три недели нес груз покаяния, выскребая
полы, он обнаружил, что рядом с ним трудится Торрильдо, наказанный за
какие-то нарушения, о которых ничего не было известно. Приглушенный голос,
читавший Меморабилию в соседней с кабинетом преосвященного Джарада комнате
во время той злосчастной беседы, принадлежал Торрильдо. Они разительно
отличались друг от друга кругом интересов, происхождением, характером и
возрастом, но общее наказание сблизило и позволило сформироваться
приятельским отношениям.