"Энн Миллер. Взгляд в прошлое " - читать интересную книгу автора

греков. Подумайте о том, что в ваших руках находится "Мемнон" или "Кабирия",
вы открываете книгу - первый раз за семнадцать веков! - и с чувством читаете
строки: "От богов, восседающих как-то там величаво, благодать исходит там
как-то неистово..."
Вот так и началась моя первая дискуссия в маленькой компании
книголюбов, которых вскоре я узнал достаточно, чтобы называть друзьями. Мы
были эклектичной группой, которая держалась вместе только за счет своей
увлеченности идеями. Маккефри, ведущий свою родословную от коренной
американской и шотландской ветвей, оказался физиком на пенсии. Ариэль,
одеждой и манерами старательно изображающая панка, работала на ферме, иногда
переселяясь пожить в город. Фечнер, энциклопедист-самоучка, с жадным
любопытством добывал свои знания обо всем из всего. Не было такого предмета,
по которому он не мог бы поддержать разумный разговор или прочитать лекцию,
если не как эксперт, то, по крайней мере, как знаток.
Я завел привычку проводить в книжном магазинчике два-три вечера в
неделю. Фечнер всегда был на месте. Часто к нему присоединялись Ариэль и
Маккефри. Постепенно я стал осознавать, что гораздо больше предпочитаю их
компанию, чем любого из моих знакомых по аукциону и коллекционному бизнесу.
Если бы я задумался об этом факте в те времена, то мог бы сказать, что с
этой разношерстной троицей мне было комфортно, потому что они любили книги и
выражали свои идеи для размышлений, а не для рыночных торгов. Если бы я
задумался об этом в те времена, то понял бы, что мне не нравится тот торгаш,
каким я стал.
В один из вечеров почти в самом начале нашего знакомства, застав
Фечнера одного, я спросил его о покупке книг Боуэр. Рассказал ему, как
наткнулся на двух аукционистов, обсуждавших это собрание и покупателя.
Фечнер прошел к шкафу со своими личными, не для продажи, книгами и вытащил
один том из боуэрского набора. Он молча повернул книгу корешком к себе, а ко
мне - золоченым обрезом. Затем, держа страницы вместе, согнул их вбок. Я
ахнул. Передо мной оказался в мельчайших деталях рисунок ковбоя; тот скачет
на лошади во весь опор, преследуя молодого бычка, бегущего по прерии. Высоко
над головой ковбоя вертится кольцо лассо, а его шляпа летит позади, сбитая
порывом ветра.
Обрезная живопись, одно из тех редких украшений книг, которые
выявлялись лишь при сгибе книги, как только что показал мне Фечнер. Я мог
лишь мечтать хотя бы подержать в руках такую, но ни одной не видел.
Маленький рисунок был необычайно живой: энергичные линии буквально звенели в
контурах лошади, устремленной вперед, в бешеном скачке быка, вырвавшегося на
свободу.
- А кто художник? - спросил я.
- Рассел. Большой друг Боуэр, он сделал ей подарок - расписал каждый
том собрания.
- И в "Хольсоне" этого не знали? Почему они не посмотрели?
- Гордыня, знаете ли. Они самонадеянно предположили, что этот набор не
принесет никакого дохода. Ведь ясно, что это не первые издания, да и сама
Боуэр не считается такой коллекционируемой, хотя, на мой взгляд, ее описания
Дикого Запада гораздо более искренние, чем у Грея, Ламура или даже Уистера.
- И что вы с ними будете делать?
- Смотреть и радоваться, показывать друзьям. Ну а потом отдам
какому-нибудь хорошему человеку.