"Алексей Миллер. Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века) " - читать интересную книгу автора

в идеологической сфере оказывалось значительно меньше, чем в сфере
социально-экономического развития. Следовательно, в Восточной Европе
националистические идеи и образы возникали и функционировали в существенно
иной социальной среде по сравнению с теми условиями, где эти идеи
первоначально сформировались. Иными были возможности массовой коммуникации,
механизмы осуществления власти и средства, которыми государственная власть
располагала для решения новых задач, возникавших с приходом национализма.
Андерсон верно указал также на различие между национализмом
"господствующих" наций и "официальным национализмом" правящих династий.
Понятие "господствующие" не случайно взято мной в кавычки. При старом режиме
французский, испанский или русский национализмы как общественные движения в
смысле властных отношений развиваются так же "снизу", как и национализмы
"малых народов". И реально, и формально власть принадлежит не нациям, но
династиям. По всей Европе старые династии с большим или меньшим успехом, с
большим или меньшим (как правило, весьма ограниченным) энтузиазмом
переживали процесс своеобразной национализации. Они шли на это вынужденно.
Старый мир, в котором они получали свою власть "от Бога" и осуществляли ее
над разнообразными "языками и народами" (в том числе теми, которые принято
называть господствующими), был привычнее и удобнее, но постепенное
утверждение национализма как способа видения социального мира вынуждало
монархии компенсировать ослабление прежних механизмов идеологического
обоснования своей власти за счет этого нового, не всегда удобного для них
источника легитимации. Очень важен тезис Андерсона, что этот официальный
национализм был реактивным в том смысле, что служил ответом на развитие
националистических настроений среди подвластных народов, причем как тех,
которые находились в положении угнетенных меньшинств, так и тех, которые
составляли этническое ядро империй.
Этот процесс "национализации" династии Романовых весьма затянулся и
занял практически весь XIX в., а последствия этого усугублялись
самодержавным характером их власти. Собственно, стремление сохранить
самодержавие и было главной причиной, почему Романовы заметно упорнее (и
успешнее), чем большинство европейских династий, сопротивлялись
национализации, тем самым надолго лишив процесс формирования нации такой
ключевой составляющей, как расширение политического участия и становление
гражданского общества. Настоящего контакта и сотрудничества самодержавия и
общества в деле строительства нации в XIX в. не было. В других крупных
европейских странах государственная власть оставляла заметно больше
пространства для общественной деятельности, в том числе и по строительству
нации, да и само государство заметно раньше и осмысленнее стало принимать в
этом процессе участие. Когда же после 1905 г. Николай II счел нужным искать
союза с русскими националистами, выбор его пал на самые экстремистские и
одиозные организации, в первую очередь ориентированные не на строительство
чего бы то ни было, а на погромы.
Андерсон совершенно справедливо поправляет X. Сетона-Уотсона, который
писал о "национализации" Романовых как об уникальном феномене, и указывает,
что в Лондоне и Париже, Берлине и Мадриде протекали во многом сходные
процессы.(12) Итак, зафиксируем главное: русский национализм как
общественное настроение и "официальный национализм" самодержавия
представляют собой тесно связанные, но самостоятельные явления, иногда
идущие рука об руку, но не менее часто и конфликтующие.