"Драгомир Миху. Человек-комета " - читать интересную книгу автора

противоположном курсу космического корабля. И кто знает, когда заметят мое
отсутствие?
Да и что они смогут предпринять? Скафандр защищал меня от космического
холода, и все же мне казалось, что я уже чувствую характерные симптомы
замерзания, когда отчаяние постепенно угасает вместе с сознанием.
Нечеловеческим усилием воли я стряхнул гнетущее оцепенение.
Хотя я был осужден на гибель, разум и инстинкт заставляли меня
бороться, искать спасения. Пока я еще жив и защищен от беспощадной
враждебности космоса, я должен сопротивляться смерти, какой бы неравной ни
была схватка, в которую ввергнул меня случай. Но сколько я еще смогу
выдержать в узком, неуютном помещении, залитом белым, равнодушным светом? Да
и стоит ли вообще бороться? Имеет ли мое сопротивление хоть какой-нибудь
смысл?
Я стал машинально перебирать хранящиеся в отсеке запасы. Увы, среди них
не было почти ничего, что могло бы мне пригодиться. Человек, очутившийся на
необитаемом острове, все-таки видит растительность, пусть даже скудную, он
может собирать ракушки или ловить рыбу и уж, во всяком случае, может вволю
дышать воздухом, тем самым воздухом, который у меня скоро кончится. Правда,
я обнаружил несколько банок твердого кислорода, предназначавшегося для нашей
больничной палаты, но для меня он был совершенно бесполезен: дышать им можно
было только с помощью аппарата, а аппарат находился в амбулатории... Итак, у
меня имелся лишь обычный регенератор воздуха с весьма ограниченным запасом
энергии. Пищи оказалось и того меньше. Но хуже всего было отсутствие
какой-либо радиоаппаратуры, с помощью которой я мог бы связаться с
космолетом. Каждое новое открытие причиняло мне острую, буквально физическую
боль. Я пытался собраться с мыслями, но они были одна безнадежнее другой, и
в конце концов я впал в совершенное отчаяние. Чтобы ни о чем больше не
думать, я проглотил две таблетки снотворного.
Проснувшись, я машинально посмотрел на часы, но оказалось, что они
стоят. Я завел их, но какую пользу могли они принести здесь, в вечном и
непроницаемом мраке космоса?! Разве для меня еще продолжало существовать
время в обычном смысле слова? А пространство? Обычные понятия о времени и
пространстве исчезли, слившись в единое чудовище, пожирающее мои последние
минуты.
Я помнил, что вошел в хвостовой отсек, когда космолет, пролетев
недалеко от Юпитера, покидал нашу Солнечную систему. Но сколько часов - или
дней - протекло с тех пор? И куда я мчался на своем крошечном обломке
ракеты?
Как ни странно, в эти минуты отчаяния мне в голову приходили самые
нелепые мысли: например, я вспоминал старинную историю о Робинзоне Крузо,
выброшенном океаном на необитаемый остров... Я бы отдал все что угодно, лишь
бы ощутить под ногами хоть клочок земли, лишь бы избавиться от давящей
бесконечности космоса. В течение многих веков имя Робинзона Крузо было
символом победы человека над жестокими законами одиночества, символом
торжествующей воли к жизни. Но он-то был одинок на земле, среди природы,
живой и дарующей ему жизнь. Нет, он, собственно, вовсе и не был одинок: он
просто находился далеко от остальных людей. Мое же одиночество было
абсолютным, поистине космическим, полным отчуждением от всего человеческого.
Чтобы не потерять власти над собой, я обязательно должен был принять
какое-либо решение - все равно какое, лишь бы что-нибудь делать. А ведь так