"Эдуард Михеев, Анатолий Пирожков. Данайский дар" - читать интересную книгу автора

в научный журнал?
Известны три близких Гало человека: отец, мать и девушка на фотографии.
Уж если такой отшельник хранит фотографию женщины, то явно не в память о
далеком детстве".
Дени остановился в тени каштана.
"Все-таки Гало слишком увлекался своей работой. Может быть, для него
женщины - дело десятое. Но всяком случае не верится, чтобы он из-за
смазливой мордашки вогнал в себя пулю. Отец?.. Выгнал из дому, оставил без
средств и но подумал, на что существует сынок. На скачках играл? Не
похоже... Если объединить эти две причины - жестокосердие любимой женщины
и отсутствие денег, резонов для самоубийства достаточно. Достаточно ли?
Для прошлого века - пожалуй. Но сейчас... Девяносто девять мужчин из ста
попадают в такое положение, тем не менее самоубийцы не валяются на каждом
шагу".
После уличной жары в прохладном кондиционированном воздухе почтового
отделения Дени сразу весь покрылся испариной. Начальник оказался ветхим
старичком с лентой Почетного легиона в петлице неопрятного серого пиджака
и с новеньким слуховым аппаратом, которого, несомненно, стыдился. Дени
молча показал удостоверение, и старичок принял до комизма строгий и
торжественный вид.
- Меня интересуют адреса, по которым отправлены две бандероли неким
Джошуа Гало, - сказал Дени, сдерживая улыбку - уж слишком серьезно играл в
"сыщик-ищи-вора" этот чудак.
- Если бандероли отправлены ранее пятьдесят первого года, к сожалению,
ничем помочь не смогу, - отрапортовал чиновник. - Мой предшественник,
знаете ли, очень небрежно вел архив...
- Нет-нет, они отправлены вчера и позавчера.
- Тогда один момент. Я принесу квитанционную книгу.
Обе записи отыскались быстро. И первая, и вторая бандероли были
отправлены по одному адресу: Ивонне Муанель, рю де Распай, 12. Париж.


"Явное самоубийство, - размышлял Дени, - остается лишь подтвердить.
Стоит ли копаться в психологии? Конечно, этому Гало теперь на все
наплевать, но все же неприятно сознавать, что суешь нос в дела, которые
тщательно скрывали от всех. Впрочем, на то и полиция, чтобы совать нос..."
Следователь кривил душой перед самим собой: ему всегда хотелось понять
истинные причины тех или иных поступков людей. Началось это еще в детстве.
Однажды соседский мальчик Жан, года на полтора старше, предложил Аллену
обменяться перочинными ножами. Ножи были одинаковыми, только Аллен сломал
у своего штопор. Выгода была явная, и он недоумевал, почему Жан так
опростоволосился. Оказалось, отец заподозрил его в откупоривании бутылок
со старым вином; вот так Жан и доказывал свое алиби. И хотя ему не удалось
усыпить подозрения отца, на Аллена эта хитрость произвела сильное
впечатление.
С тех пор Аллен стал задумываться: может ли человек прожить без лжи?
Мать, отец, кюре, учителя - все в один голос твердили: лгать нехорошо. Но
вот однажды семейство Дени пригласило кюре осмотреть их виноградник, и
Аллен увидел, как святой отец, приотстав, справил малую нужду, а потом
сказал, что любовался кистью винограда.