"Сергей Михеенков. Пречистое Поле " - читать интересную книгу автора

ихним да и закопали.
- Что ж они, сволочи, детей-то?.. - заскрипел зубами Григорий; уронив
на руки голову с едва-едва назначившимися отрастать русыми волосами, теперь,
в этом неверном свете казавшимися седыми.
- Они, может, и не тронули бы, если б не дед Коляй. Когда немцы в
Пречистое Поле взошли, Алдоха с девками - куда деваться? под горку да в
картофельную ямку. Дед Коляй тоже что-то сразу не ушел, да возьми и тоже к
ним сунься. А у него пиньжак был такой, может, помнишь, из шинели перешитый.
Немцы-то как наступали, видать, подумали - солдат. Побегли и прямо по
одеялу... Эх, Алдоха-Алдоха, что ж ты мне, Алдоха, Зину-то не отдала? Вот и
умру, а не прощу тебе, Алдоха.
- Многих из нас теперь не воротишь, - Григорий встал, пламя качнулось и
вновь выровнялось, только красный кончик трепетал с тихим треском,
размазывая копоть. - Ладно, Павла, будет об этом. Добро мое солдатское
пускай тут полежит, а я пойду село обойду. Пока не рассвело.
Павла молчала. Ей хотелось спросить Григория, куда он, на ночь-то
глядя, но слушала молча. Она знала, что все, что нужно, он скажет сам. В
этом доме всегда было так, как он скажет.
- До рассвета ты меня не жди, - сказал Григорий,
- Ты что ж, - осмелилась-таки Павла спросить его о чем дрожало ее
сердце, - никак встречать кого собираешься?
- Собираюсь, Павла, - ответил он; он, похоже, ожидал ее вопроса. - Они
тоже придут. Они придут на рассвете.
- Кто, Гриша? - спросила опять она, приложив сухие, разбитые нелегкой
работой ладони к груди, такой же сухой и немощной, как и все ее изношенное
тело. Она спросила, хотя уже знала, к. то придет и кого собирается встречать
Григорий. Догадывалась.
И ответил Григорий:
- Иван Филатенков, Прохор Филатенков, Егор Тарасенков, Степан
Ильюшенков и все остальные. Все наши, пречистопольские, все придут.
Павле показалось, что вот сейчас она и умрет, так сдавило в груди, так
там перехватило все. "Вот и хорошо бы помереть теперь, пока Гриша дома, -
подумала Павла. - Похоронил бы. До кладбища проводил. Не насовсем ведь
пришел. Вижу, не насовсем! Так насовсем не приходят. Повидаться пришел. Вон,
шинельку даже не повесил. Завтра, глядишь, в обратную дорогу. Как же тогда
жить одной? Умру, одна, и не вот спохватятся". Но в груди, вопреки ее
жестокому желанию, дернуло, потянуло раз-другой, в последнее время так часто
бывало, и отпустило. Только горячее что-то осталось, как будто железо
раскаленное вынули, а боль осталась. Боль там, в груди, да горечь во рту.
"Вот и в этот раз не умерла, - вздохнула она. Но во вздохе ее не было ни
облегчения, ни. избавления. - Видать, поживу еще, на белый свет погляжу. На
Гришу".
Григорий взялся за дверную скобу, но, прежде чем отворить, обернулся
неожиданно, как если бы вспомнил что-то недосказанное, спросил:
- Павла? А скажи, жив ли Осип Дятлов?
- Осипок? жив Осипок, - ответила Павла, сразу насторожившись, но виду
не подала. - Жив. Что ему сделается? Работает еще Бригадирствует.
- Ну, и как он?
- Все такой же. Покрикивает на людей да ухмыляется.
- О чем же он ухмыляется?