"Владимир Михайлов. Может быть, найдется там десять? ("Капитан Ульдемир" #5)" - читать интересную книгу автора

подобное. То есть сейчас - наблюдать и, как говорится, мотать на ус. И, что
еще важнее, попытаться уже сейчас, сразу заглянуть в мысли одного, другого,
третьего, чтобы узнать, о чем аборигены думают, как чувствуют... Как живут,
одним словом. Чем и ради чего. Что заставляет Ферму - а на самом деле,
конечно, тех, кто куда выше, - думать о крайних мерах по отношению к этому
миру, внешне вполне благополучному?
Для этого необходимо привести себя в состояние прибора: ничего своего,
одна лишь объективность и точность. На краткое время отказаться от услуг
зрения и слуха, не ощущать, только лишь настраиваться на проникновение в
чужие мысли и чувства. Итак...
Я почти достиг нужной степени сосредоточенности, как вдруг
почувствовал, что скамейка, на которой я до сих пор пребывал в несколько
подмоченном одиночестве, ощутимо дрогнула, сбив мою не без труда достигнутую
настройку.
Ах ты!..

3

Пришлось приоткрыть глаза, покоситься.
Ну, понятно. Кто существует для того, чтобы расстраивать и разрушать
все мужские замыслы? Вот именно: женщина.
Во всяком случае, если быть точным, существо женского пола.
Человеческая самка. "Женщина" для меня - слово высокое, по-моему, оно как
титул, которого заслуживают единицы, а эта особь к ним никак не относилась.
Мокрая курица, вот кем она была. И чего ради она села именно сюда, когда и
правее, и левее стоит еще не менее десятка точно таких же сидений? Уж не из
желания ли завести знакомство? Это со мной, чья последняя подруга была
властительницей целого мира?! Ну, знаете ли...
Я откашлялся, как мне показалось, очень выразительно, скорее эти звуки
напоминали рычание потревоженного - скромность не позволяет мне сказать
"льва", но именно что-то такое я имел в виду. Однако непрошеная соседка,
похоже, не бывала в национальных парках, даже зоосад не признавала, и мой
рык на нее никак не подействовал, мокрые сосульки ее волос даже не дрогнули;
она, как ни странно, не смотрела в мою сторону, и это уже само по себе было
обидно.
- Мадам, - сказал я, стараясь сохранять полное самообладание. - Не
будете ли вы столь любезны и не пересядете ли на другую скамейку? Прошу в
ваших же интересах: я болен вирусной лихорадкой, которая распространяется
капельным путем. И мне не хочется быть виновным...
(Я, понятно, передаю тут лишь смысл сказанного; звуки, которые при этом
вырабатывались моими голосовыми связками, губами и языком, ничего общего с
той речью, при помощи которой общаемся мы с вами, не имели, и сам я с
немалым интересом вслушивался в то, что у меня получалось.)
- Иначе, - продолжил я, - мне придется попросить вон того господина...
И я кивнул в сторону медленно прохаживавшего вдоль фасада человека, в
котором можно было опознать полицейского (или как они тут назывались), даже
будь он без формы, традиционной дубинки и не менее традиционного дистанта на
правом боку.
Однако курица на мои слова никак не откликнулась; лишь бросила в
сторону приближавшегося стража порядка мгновенный взгляд - свидетельство