"Николай Григорьевич Михайловский. Рассказы о советских флотоводцах " - читать интересную книгу автора

Душеновы, - маленькая, худая, с мальчишеской прической, рядом с Лелей
казалась рано состарившейся девочкой. Она стояла растерянная, смущенная,
будто впервые видела этих людей. Потом взяла Лелю под руку, повела на кухню
и угостила свежим, специально для гостей приготовленным, пирогом. Леля
похвалила пирог. Шурочка покраснела от удовольствия: кулинария всегда была
ее слабым местом. В кухню заглянули Юрка и Сережа - одногодок Юрке.
- Мам, дай мне пирожка, и мы пойдем, - торопливо сказал Сережа. Схватив
по увесистому куску, оба исчезли.
Леля стояла посреди кухни. Шурочка перекладывала с места на место
стопку тарелок. Обе женщины чувствовали себя неловко.
- Ты где-нибудь работаешь? - спросила Леля. Шурочка взглянула на нее и
горько усмехнулась:
- Считается, что не работаю. Кручусь на кухне с утра до ночи.
- И это все? Шурочка вздохнула:
- На работу хозяин меня не пускает. Что будешь делать?
- Можно ведь заниматься общественными делами! Ты знаешь какой у нас на
Черноморском флоте женсовет? Всем дело находится: одни шефствуют над
кораблями, другие занимаются самодеятельностью, третьи помогают воспитателям
в детсадах и школах. А так жить, ты меня извини, не интересно. Скучно! Я бы
не смогла, понимаешь? Засохла бы от тоски.
В бесцветных Шурочкиных глазах и впрямь была тоска.
- На Севере ничего такого нет... Сплетни да пересуды. Вошел Захар.
- Довольно вам куковать, соловья баснями не кормят. - Он взял женщин
под руки и повел в столовую.
Посреди комнаты стоял стол, щедро заставленный закусками: рыбой,
салатом, икрой. К водке, приготовленной хозяином, Душенов добавил бутылку
крымского рислинга, подаренного ему товарищами перед отъездом из
Севастополя.
Пили, вспоминали и снова пили. Разговор начинался слегка грустным: "А
помнишь?.." Обоим было что вспоминать...
Только к вечеру, когда женщины удалились в другую комнату, захмелевший
Захар уронил голову на руки:
- Эх, Костя, Костя! Не думал, что так получится... Душенов
страдальчески смотрел на поседевшую голову друга и молчал.
Захар поднял голову. Глаза у него были пьяные, взгляд расплывался, губы
обиженно кривились:
- Проморгал я. Понимаешь? Не проверял, не требовал. А люди, сам знаешь,
только волю дай!.. - Он так постучал кулаком по столу, что мелко
задребезжали бокалы. - Ведь я считал, Костя, что у меня тут сплошь друзья. В
глаза заглядывали, каждое слово ловили... А приехала инспекция, начали
капать со всех сторон. Кто виноват? Ясно кто! Командующий! Кого под удар?
Командующего! Все остальные сухими из воды вышли. Мне одному ответ держать
приходится.
Душенов сказал:
- Иначе быть не может. Кому много дано, с того и спрашивается.
- Оно так. Только почему именно я оказался козлом отпущения? Ты мне
скажи: почему?
Захар совсем раскис. Казалось, что он вот-вот заплачет. Душенову было
неприятно смотреть на захмелевшее багровое лицо друга с отвислыми влажными
губами.