"Сергей Михайлов. Далекие огни" - читать интересную книгу автора

значительной части уральского региона. Завод обеспечивал работой добрую половину
населения Огней; другая же половина была занята либо мелкой коммерцией, либо
службой в государственных учреждениях (школы, поликлиники, детские сады,
городская больница, и т. д. и т. п.), либо пьянством. Впрочем, пили здесь все.
Пили страшно, до потери человеческого облика, до белой горячки, до летального
исхода. Смертность от спиртного в городе была едва ли не самой высокой по
стране. Обпившиеся мужики валялись прямо на улицах, и это стало настолько
привычным и обыденным явлением, что на них давно уже никто не обращал внимания.
В лютые морозы, которыми славились здешние зимы, люди мерли десятками:
свалившийся в снег от чрезмерной дозы алкоголя, бедолага замерзал в считанные
минуты. Город изобиловал десятками питейных заведений, в которых сутками
напролет околачивались здешние работяги и бомжи. А последних, надо сказать, в
городе было с избытком. Поодиночке и группами, они бесцельно слонялись по
улицам, оккупировали заброшенные дома, жгли костры на окраинах - словом,
создавали определенный колорит пейзажу Огней. Много среди них было пришлых,
неведомо откуда взявшихся, бродяг.
Может быть, именно поэтому еще один новоявленный "бомж" не привлек ничьего
внимания.
А "бомж" все продолжал бродить по городу, с каждым новым днем все больше и
больше впадая в отчаяние. Память его замкнулась окончательно, глубины
подсознания не желали расставаться со своими тайнами. Он чувствовал себя
беспомощным, словно слепой котенок, окруженным глубоким вакуумом, глухой,
непрошибаемой стеной неведения.
Мысли о самоубийстве все чаще стали посещать его.

* * *

На четвертый день бессмысленных блужданий по городу, в поисках ночлега, он
очутился на одной из окраин Огней, где стояли ветхие, заброшенные домишки,
частью обвалившиеся, частью еще целые, но уже непригодные для жилья. Этот район
был чем-то вроде городского гетто, где обычно собирались здешние бомжи и
бродяги, и потому прозывался "бомжеубежищем".
Над городом висела темная, сырая, беззвездная ночь. С десяток костров
покрывало этот забытый Богом уголок; разбившись на группы, бомжи жались к огню.
Кто-то молча сидел, покачиваясь, и тупо смотрел на пламя, кто-то жевал добытую
за день пищу, кто-то пил водку, кто-то, уже изрядно набравшись, валялся прямо на
земле в пьяном полузабытьи. Разговоров почти не велось: этим отбросам общества
не о чем было говорить друг с другом.
Он приблизился к одному из таких костров. Четверо безликих существ сидели
возле огня, пятый спал чуть поодаль.
Молча сел к огню. Было холодно, накрапывал мелкий колючий дождь, и ему
необходимо было отогреться.
- Мы тебя не знаем, - прошамкал один из бомжей, оказавшийся стариком в
рваной, местами прожженной телогрейке. - Мы чужих не берем. Прописка есть?
Он пожал плечами.
- Какая еще прописка?
- Нету у него никакой прописки, - встрял другой бродяга, здоровенный
детина лет пятидесяти, закутанный в старенькую солдатскую шинель.
Он снова пожал плечами.
- Ну и что?