"Д.С.Мережковский. Не мир, но меч (К будущей критике христианства)" - читать интересную книгу автора

друга значит убить друг друга. Только что социализм переходит от созерцания
к действию, он становится революционным, анархическим - до того первобытного
восторга разрушения, который ведь и есть ночная душа всякой революции: ее не
может быть без этого восторга, как без электричества не может быть грозы.
Но, с другой стороны, и анархизм, только что пытается наполнить реальным
содержанием свой идеальный остов, поневоле заимствует это содержание у
социализма и принужден утверждать какой-нибудь внешний порядок,
ограничивающий беспредельную свободу личности, то есть принужден утверждать
тот же самый "принцип власти", отрицание коего есть исходная точка анархии.
Это значит, что социализм и анархизм - не две правды и не две лжи, а
две полярно-противоположные половины единой высшей правды, не соединимые на
той метафизической плоскости, на которой они доселе двигались.
Если я утверждаю себя, свою личность как единое абсолютное начало, то я
утверждаю себя против всех, отрицаю всех для себя; если я утверждаю всех,
общественность как единое, абсолютное начало, то я утверждаю всех против
себя, отрицаю себя для всех. Для того чтобы выйти из этого противоречия,
чтобы утвердить всех в себе и себя во всех, я должен утвердить себя и всех
как единое в третьем, высшем, соединяющем, абсолютном начале: я и все -
едино только в Боге; человек и человечество - едино только в
богочеловечестве.
Любовь, которую заповедал людям Христос, и есть открытие этого
богочеловеческого единства. Да будут все едино; как Ты, Отче, во Мне и Я в
Тебе, так и они да будут в Нас едино. Только эта последняя любовь есть в то
же время последняя свобода; только эта последняя любовь - абсолютное
утверждение других в Боге - есть в то же время последняя свобода -
утверждение себя в Боге.
Антиномия личности и общества, метафизически предельного я и не-я,
анархизма и социализма разрешается лишь в синтезе, совершенном соединении
Богочеловека с богочеловечеством, в безгранично-свободной и
безгранично-любовной религиозной общине, в грядущей истинной единой соборной
и вселенской Церкви.


XI

Церкви никогда не было; христианство нецерковно - вот один из тех
кажущихся парадоксов, за которыми скрывается невероятное, потому что
неизвестное, лицо истины. Христианство всегда делало одно из двух: или,
отказываясь от всякой реализации, превращало Церковь, тело Христово, в
безголосную отвлеченность, в отрицание всякого реального бытия, так что
Церковь становилась не только невидимой, но и несуществующей; или, пытаясь
ее реализовать, превращало тело Христово в тело зверя, государственного
Левиафана, подменяло внутреннее соединение в любви и свободе внешнею скрепою
принуждения и насилия, которые, в последнем счете, всегда суть
человекоубийство, служение дьяволу, исконному человекоубийце.
Но следует понять и признать раз навсегда, что общественное бессилие,
нецерковность христианства происходят вовсе не от какого-либо случайного
злонравия отдельных личностей или целых сословий, например церковной
иерархии, не от их дурной воли или бездарности; напротив, христианство
проявило такое благородство человеческой природы и такую силу гения, которым