"Д.С.Мережковский. Борис Годунов (Варианты киносценария) " - читать интересную книгу автора

- Тебе, может, коза рогатая снится, а я так сон видел, трижды кряду,
сон этот на духу рассказать, и то страшно.
Корявый мужик не двинулся, но другой гость, человек неизвестного
звания, подсел поближе к Григорию.
- А ты расскажи...
Не взглянув на него, Григорий потянул за рукав Мисаила, который все еще
лип к хозяевам, умолял, заплетаясь "хоть чарочку одну налить".
- Пойдем прочь, отец! Что нам тут с ними, с холопами, растабарывать?
Ныне, сам знаешь, как вышла отмена Юрьеву дню, все на Руси холопами стали!
Про Юрьев день услышали. Ближний сосед, мужик не так уж пьяный,
сказал: - Да нешь мы тому, отец, рады? Мы по Юрьеву дню во как плачем!
Нонче, думаешь, ничего, а глядь, не знай как, уж холоп!
Человек неизвестного звания, что подсел к Григорию, фыркнул.
- Плакальщики, тоже объявились. Вы, отцы святые, дурней не слушайте. Вы
и вправду, как я замечаю, Божьи люди. А коли гребтится с устатку еще по
чарочке выкушать, так и быть так, я угощаю. Ставь, хозяин, в мою голову!
Появилось вино, Мисаил, в полном восторге, не уставал призывать
благословения на голову доброго человека: "таких и по Москве мы не
встречивали!"
К странникам Божиим у меня сердце лежит, говорил скромно добрый
человек. - Вы же, сами признаетесь, монахи не простые. Понасмотрелись на
белый свет. И во сне-то вам видится, чего неведомо... Скажи, отец, обратился
он к Григорию, - какой такой страшный сон тебе был?
От новой чарки Григорий побледнел. По-прежнему не глядя на собеседника,
глядя куда-то прямо пред собой, произнес:
- Сон-то... на духу только скажу. И то, может, не скажу.
- Эх, доброе винцо! - причмокивал Мисаил. - А ты, Григорий, что там на
духу, мы во всякий час перед лицом Божиим. Ты уважь доброго человека,
поведай, чего такое тебе приснилось.
- Трижды... три ночи подряд... после молитвы... видел я сей сон...
Григорий говорил медленно, глухо, как будто про себя. Все также смотрел
он широко открытыми глазами куда-то вперед, прямо перед собой. Слов Мисаила,
что после молитвы благие, мол, сны снятся, он точно не слышал. Продолжал,
после молчания.
- Мне виделася лестница, высокая, крутая. Все круче шли высокие
ступени, и я все выше подымался. Внизу народ на площади кипел. Мне виделась
Москва, что муравейник...
- Так говоришь, Москва? вставил внимательный слушатель, человек
неизвестного звания.
- На самой высоте, - продолжал Григорий, - престол царей московских. И
я - на нем. Вокруг стрельцы, бояре... а патриарх мне крест для целования
подносит.
- Вот как!... - прерывает сосед, но Григорий его не замечает.
- ... И я тот крест целую с великой клятвой, что на моем царстве
невинной крови капли не прольется, холопей, нищих не будет вовсе. Отцом я
буду всему народу... И эту последнюю, - возвысил он голос, взявшись за ворот
рубашки, - эту последнюю я разделю. Со всеми!
- Постой, постой! - кричит, и опять напрасно, внимательный сосед.
Вокруг сгрудился ближний народ, жадно вслушиваясь. В стороне где-то
наяривают плясовую, у двери гнусят юродивые: "Лейтесь, лейтесь, слезы