"Абрахам Меррит, Ханнес Бок. Чёрное колесо " - читать интересную книгу автора

не удержит - Боже, помоги нам!..
Бенсон лежал на койке, над ним склонилась Пен, у ног его стоял Чедвик,
Я невольно бросил взгляд на портрет старого капитана. Лицо человека на
постели постарело. Черта за чертой оно стало лицом с портрета. Все мелкие
различия исчезли. Тот же тонкогубый неулыбчивый рот, те же глубокие складки
от раздувающихся ноздрей к углам рта, те же запавшие глаза, окруженные
паутиной крошечных морщин.
Я осмотрел Бенсона. На затылке вздулась большая шишка, но не было
никаких следов пролома. Единственная открытая рана - трехдюймовый порез над
правой лодыжкой. Сердце бьется ровно, дыхание ровное, глубокое и правильное.
Я решил, что в его состоянии больше всего виновато нервное истощение, и удар
по голове лишь приблизил обморок, который все равно случился бы. Конечно,
было легкое сотрясение, и он некоторое время будет хромать, но ему повезло,
и дольше он проспит, тем лучше. Я поделился с Пен этим мнением. Он встала и
вышла - наверное, в одиночестве поплакать от облегчения. Я ввел Бенсону
успокоительное, перевязал рану и сел рядом.
Два часа спустя мы вышли из урагана так же внезапно, как оказались в
нем. Море продолжало штормить, но было уже относительно спокойно, и едва
стих высокий гул ветра, словно густое масло разлилось по нашим нервам.
Большой парусиновый мешок - плавучий якорь - держал нас, направляя нос
корабля против ветра и волн
Бенсон продолжал спать. Даже в глубоком сне его лицо не смягчалось,
оставаясь жестким, напряженным и старым. Очень старым. Лицо с портрета.


4. ГАВАНЬ БЕНСОНА


Семьдесят часов спустя мы увидели остров; вначале как черточку на краю
моря, как полоску слабого свечения на фоне голубого неба у самого горизонта.
Когда мы приблизились, мираж приподнял остров, показались белые утесы,
песчаные пляжи и гигантские заросли; еще ближе - и остров превратился в
голубую полосу в двадцати милях от нас.
Часов двадцать Бенсон крепко проспал. Характерно, что, проснувшись, он
прежде всего послал за капитаном Джонсоном и расспросил его о состоянии
"Сьюзан Энн". Только после этого послал за мной и стал расспрашивать о своем
собственном состоянии. Лицо его приобрело прежнее свое выражение.
Большинство признаков возраста исчезло, морщины стали не столь глубоки,
глаза меньше западали, И голос стал прежним, звучным, ничего общего со
скрипучим, слегка завывающим голосом старого капитана; и из речи исчезли
старинные обороты.
Но, осматривая его, я все чаще думал, что с ним произошла какая-то
эмоциональная перемена, некое умственное напряжение отражалось на мышечных
реакциях. Как будто вся его воля сосредоточилась на том, чтобы оставаться...
самим собой. Как уставший пловец, который стремится держать голову над
водой, борется с погружением, пытается преодолеть то, что тянет его вниз.
Опухоль на голове заметно спала, но когда я коснулся ее, он сморщился.
Бенсон настоял на том, чтобы снять повязку с его ноги, и сам осмотрел рану,
а осмотрев, не стал спрашивать, скоро ли она заживет. Опустил ноги на пол,
проковылял к шкафу, где держал свою одежду, попросил прислать Мактига и