"Миры Стругацких: Время учеников, XXI век. Возвращение в Арканар" - читать интересную книгу автора (Чертков Андрей, Минаков Игорь, Савеличев...)

Старый Голем

За последней полицейской заставой дождь вдруг присмирел. Даже не верилось, что он только что падал отвесно, сплошным потоком и его твердые, словно стеклянные, струи с шорохом крошились о несчастную землю. Праздное воображение нарисовало жутковатую картину: исполинская рука в черной перчатке слегка прикручивает вентиль заоблачного крана.

«Забавно, — подумал Голем. — Всякий раз, когда я подъезжаю к Лепрозорию, они дождик выключают!.. Или это просто совпадение?..»

Он вспомнил, что давно хотел спросить об этом у вечно занятого Зурзмансора, но было как-то неудобно отвлекать «главного» мокреца по таким пустякам. Особенно сейчас, когда у них что-то произошло.

Рядом со своими «пациентами» грузный пожилой врач порой чувствовал себя как школьник, надоедающий взрослым неуемным, да и, что греха таить, не всегда умным любопытством.

«Впрочем, школьники-то как раз никакой неловкости и не испытывают, общаясь с ними, — горько размышлял Голем, привычно вертя баранку старенького джипа. — Еще бы, они же их дети, если и не плоть от плоти, то… дух от духа».

На перекрестке фары выхватили из туманной мглы тусклый указатель: «Лепрозорий — 6 км», и Голем свернул на бетонку.

У самых ворот Голем притормозил, кивнул подскочившему солдатику внешней охраны и, едва тяжелые створки разошлись, въехал на заповедную территорию. В свой туманный рай, где ангелы ходят с черными повязками на лицах, а вход стерегут казенные херувимы с короткоствольными «огненными мечами», уставом и страхом перед вышестоящим начальством.

Был уже глубокий вечер. За плотными тучами невидимо дотлевал закат, а в Лепрозории теплым уютным светом сияли окна Лечебного корпуса. Туда Голем и направился, неловко выбравшись из джипа и запахивая на ходу длинный утепленный плащ. Сырость, царившая в городе безраздельно, прохватывала и здесь, правда, здесь доктор был у себя дома.

Даже подумать страшно, сколько лет провел доктор медицинских наук, автор «закрытого» исследования «О некоторых симптомах так называемой очковой болезни», лауреат Малой Государственной премии, кавалер «Трилистника Третьей Степени» и вместе с тем член запрещенной коммунистической партии, главный врач Лепрозория Юл Голем за высокой стеной, забранной сверху колючей проволокой, в тесном домишке, большую часть которого занимала его личная лаборатория, среди странных своих пациентов. Всю жизнь. Жизнь, в которой отчетливо можно было выделить три периода.

Первый, довоенный, когда он, студент медицинского факультета, заинтересовался малоизученной разновидностью лепры. Когда начал обследовать своего первого пациента, имевшего некоторые известные к тому времени симптомы этого заболевания. Когда получил свои первые результаты, приведшие его не в восторг, а в смятение.

Второй период — война, странное время Присоединения и создания на самой границе с оккупированной зоной Крепости, секретного медико-биологического центра по изучению и использованию в стратегических целях ряда сверхчеловеческих способностей его пациентов. Когда он, оказавшийся едва ли не единственным специалистом, принял на себя весь груз забот о людях, не выносящих солнечного света, предпочитающих всем другим состояниям климата дождь, необычайно умных и, как на подбор, талантливых, но совершенно неприспособленных к подлой обыденности бытия.

И третий, послевоенный, когда проект «Крепость» сначала, под горячую руку, прекратили. Перестали снабжать лекарствами, одеждой, бытовыми принадлежностями, а главное — книгами; когда он мотался между городом и Столицей, собирая пожертвования, уговаривая чиновников, закупая на собственные, весьма скромные сбережения все необходимое. Пока не сумел выйти на ведомство генерала Пферда и объяснить этому чиновнику от «закрытой науки» всю нелепость создавшегося положения, и когда вернулся к прежним заботам в заведении, именовавшемся теперь Лепрозорием. Ныне, судя по непонятному в среде мокрецов оживлению, назревал четвертый период. И ему, старому доктору Голему, придется вновь принимать какие-то решения, брать на себя ответственность сразу за все, каковая, впрочем, и не снималась с него с тех самых пор, когда он понял, что имеет дело не просто с одним из генетических заболеваний, а с прогрессивной мутацией вида хомо сапиенс сапиенс.

Несмотря на пролетевшие годы и множество заслонивших тот далекий день событий, Юл Голем хорошо помнил, когда вместо ущербной Y-хромосомы увидел он под своим мощнейшим, сверхдорогим микроскопом две полноценные Х-хромосомы мужской особи, «страдающей особой разновидностью проказы». Воображение его нарисовало могучее древо эволюции приматов со свежим зеленым побегом на самой верхушке.

С этого момента он понял, что никогда уже не сможет быть счастлив, зная, что возможно иное, более полноценное существование, и не умея в силу своей природы достичь его. Вероятно, тогда и родилась у доктора Голема идея поставить возможности мутантов на службу человечеству, их породившему. Не генералу Пферду, не Президенту, не даже своей погрязшей в трясине ползучего тоталитаризма стране, но всему человечеству.

Образование Голема было естественно-научным. Не разбираясь ни в социологии, ни в политике, он попытался самостоятельно изучить ряд социально-экономических доктрин и пришел к выводу, что коммунизм, пусть и с оговорками, есть то, что ему нужно. Однако, вступив в коммунистическую партию, он вскоре был сильно разочарован, не обнаружив в ее программе ничего, кроме призывов к вооруженному свержению существующего политического режима и промышленному саботажу. Поэтому, формально оставаясь коммунистом, он взрастил и взлелеял свою собственную утопию, в которой было немало от Маркса, кое-что от экзистенциалистов и Библии.

Зурзмансора Голем застал на обычном месте, у диковинной машины, сочетавшей в себе компьютер и электронный микроскоп. На экране машины плавали какие-то нити с ярко выраженной ячеистой структурой. Доктор несколько минут понаблюдал за метаморфозами, происходившими с этими нитями, и вздохнул. Увы, он безнадежно отстал от современной науки, выполняя функции скорее администратора-посредника между мутантами и людьми. Слабым утешением служило то, что и другие ученые так же безнадежно отстали от Лепрозория. И не только биологи.

То ли вздох у Голема получился слишком громким, то ли исследователь просто решил обратить на него внимание.

— Добрый вечер, доктор! — сказал Зурзмансор, поворачиваясь на винтовом табурете лицом к врачу. — Вы прямо из города?

Голем пожал сухую крепкую ладонь и поспешил осесть в большое мягкое кресло в углу, предназначенное специально для него. Мутанты были равнодушны к комфорту.

— Как поживает наш друг Банев? — спросил Зурзмансор.

— Ждет не дождется, когда же вы пригласите его для вручения обещанной премии.

— Да, да, я его понимаю… Нужно обязательно его пригласить, только вот рутина заела. — Улыбка Зурзмансора была печальна. — Знаете что, доктор, а не объявить ли нам выходной день по случаю вручения премии? Пусть это будет ближайшее воскресение, правда, видит бог, нам сейчас не до праздников…

«Главный» мокрец никогда не кривил душой, и все чувства, проявляющиеся на его вытянутом смуглом лице, были подлинным отражением движений души.

— Что происходит, Зурзмансор? — спросил Голем, как всегда с натугой преодолевая спазм неловкости. Он знал, что вопрос не будет оставлен без ответа, а ответ только увеличит груз тайны, который все растет в его душе, как раковая опухоль, и рано или поздно должен будет либо вырваться на свободу, либо убить своего носителя.

— Мы скоро Выходим, доктор, — сказал Зурзмансор.

«Они не лгут, потому что ложь для них атавизм, оставшийся в человеческом прошлом», — подумал врач, глядя в темные глаза собеседника.

— Навсегда? — спросил Голем, понимая, как нелеп его вопрос.

— Да, навсегда. Хотя обстоятельства теперь неблагоприятные. Нам не хватает одного Выходящего, чтобы компенсировать энергию выброса.

— Массу можно компенсировать машинами, книгами, — предложил Голем. — Возьмите столько, сколько потребуется.

— К сожалению, доктор, инертная масса, пусть даже биологического происхождения, не в состоянии компенсировать энергию, затрачиваемую на переброску человека.

«Человека? — усмехнулся Голем. — Если бы речь шла о человеке, я бы не задумывался…»

— Ах, кабы не это идиотское похищение! — покачал головой «главный» мокрец. — Они лишили его единственной на ближайшие тридцать лет возможности Выхода, по сути, умертвили. Вы же знаете, доктор, если кто-нибудь из нас не получает регулярных инъекций, он обречен.

В голосе Зурзмансора не было гнева, лишь тихая горечь.

— Простите, но я сделал все, что возможно…

— Милый доктор. Если даже генерал нам не помог, то что могли сделать вы? Но беда даже не в том, что одного из моих братьев убили, а в том, что недостаточно компенсированная энергия выброса может повлиять на гомеостатическое равновесие.

— Возможна катастрофа?

— И мы не в состоянии даже предсказать, какая именно, не то чтобы ее предотвратить… Простите, доктор, но и мы не всесильны.

Они помолчали.

— Впрочем, — сказал Зурзмансор, — не будем говорить о том, что мы не в состоянии изменить. Давайте лучше обсудим детали церемонии вручения премии. Лауреат, вероятно, уже изнемогает от любопытства?

Он рассмеялся, и у доктора отлегло от сердца. Ответственность, конечно, никуда не исчезла, но пока ее можно было отодвинуть в сторону.