"Агоп Мелконян. Греховно и неприкосновенно" - читать интересную книгу автора

Ведь я такое же насекомое, один из пяти миллиардов инсектов. Нет, даже
хуже: я бацилла, разносчик заразы ненависти и злобы. Хочу ли я быть чем-то
иным? Допустим, хочу - но могу ли? И разве это не все равно?
Кто я такой, чтобы хотеть? Откуда такое нахальство: восставать против
устройства мира, размышлять, настаивать, претендовать на что-то?
Ведь я никто! Ноль!
Ничтожество! Вот это и есть я, Ральф Хеллер.
Уродливое порождение, человечество одиноко во Вселенной.
Не станет бог дважды творить разумных существ из глины. Он понял свою
ошибку и свою вину и теперь прячется. Пытается исправить ошибку, бросив нас
в одиночестве среди необъятного звездного хаоса; как бы прокаженные не
вошли в соприкосновение с чистыми? Мы - заповедник для хищников. Зараженная
зона, обнесенная проволокой и изолированная молчанием. Мы галактический
курьез: сюда, обладатели разума, сюда, охотники до развлечений! Полюбуйтесь
этими парадоксальными мутантами - самопожирателями! Полюбуйтесь на этих
дегенератов, на странную ветвь животного мира - негуманных гуманоидов.
Точнее, на гуманофобов и гуманофагов!
Приходите и полюбуйтесь, кого я возлюбил!
И на этот раз Мастер-Зонтичник не стал здороваться со мной.
Высокомерно проходит мимо, в руке - неизменный деревянный сундучок;
как хочется крикнуть ему вслед: "Знаю, ты тот самый священник, что приютил
меня после смерти родителей! Знаю, в мир Оразда ты явился специально, чтобы
терзать меня своим молчанием, хотя я и не виноват, падре, в том, что
Господь не возлюбил тебя и что ты не сумел возлюбить Его. Не виноват я и в
том, что Рафаэлла не устояла перед золочеными погонами летчика с мускулами
докера, а потом выскочила замуж за Горемыку из тира.
Разве моя вина, что ее прозвали Рафаэлла Дармовая и предпочитали
баловаться с нею в фургончике, считая, что это обходится дешевле, чем
стрельба? Ты рассказывал , как легионеры прикладывали к ранам Христовым
пропитанную уксусом губку, так вот Рафаэлле губка с уксусом тоже служила:
против беременности. Такова жизнь, падре".
А он шагает себе вверх по крутой улице, и, глядя ему в спину, я плачу
и бранюсь от бессилия.
У дороги растут цветы с огромными, как неуемные желания, листьями,
торговый автомат, от солнца прикреплен пестрый зонт, выглядит среди них
одиноко. Подхожу и сую в щель монету.
- Чего изволите получить за свой жалкий грош? - вдруг вопрошает
автомат довольно ехидно.
- Если можно, пива.
- Пива? На столь скромные сбережения вы можете приобрести не больше
тридцати граммов пива, - прежним тоном комментирует автомат.
- Может, вам еще и горячую сосиску подать?
- Сосисок не надо. Я обедал у Мариэллы. Не кажется ли вам, господин
автомат, что вы бесстыдно обдираете измученного жаждой путника?
- Терпеть не могу, когда меня начинают учить бизнесу, - заявляет это
гнусное детище техники и выщелкивает мою монету обратно.
- Не бизнесу, а этике! - ору я.
В железной голове щелкает, чтото там начинает вращаться, слышно, как
со стуком переключились реле.
Моя поправка вызвала замешательство.