"Агоп Мелконян. Греховно и неприкосновенно" - читать интересную книгу автора

улыбаясь, жестикулировал, недовольно крутил головой и то и дело повторял:
"Всё понял, босс" или "Ну, ты даешь, босс", а потом, когда с тем,
бесплотным, вопрос был утрясен, снова обратился ко мне:
- Теперь я знаю, зачем тебя прислали. Тебе надо ее найти.
- Кого "ее"?
- Ее! Ты молод, может, тебе и хватит времени. Ступай прямо по этой
дороге, не знаю, сколько тебе идти, но существуют же дорожные указатели и
столбы, задавай вопросы, расспрашивай, всё найдется ктонибудь, чтобы тебя
обмануть. Ну да, на этой дороге обманщиков хоть отбавляй.
Допиваю по-быстренькому свое пиво и выхожу.
Темнеет. В ногах исчезла твердость, я чуть пошатываюсь, фонари едва
мерцают, по ним трудно ориентироваться. Неба нет, облаков нет, есть
какой-то тоскливый черный купол, болезненно сжимающий грудь земли, а на нем
- ни звездочки, будто пространство у меня над головой густо вымазано
смолой.
Вперившись взором в собственную смерть, мир затаил дыхание. А, может,
он в восторге от этой перспективы?
Как напоминание о том, что в этот час плотоядные кидаются в ночные
похождения, раздается отчаянный вой, от него по спине бегут мурашки. В
стороне от дороги что-то шуршит: то ли оборотень мечется среди
неотвердевших еще стеблей ржи, то ли тяжелая птица дозором облетает
священную территорию, где лежат ее яйца, то ли страх преследует меня по
пятам, переполняя сознание жуткими видениями.
Оразд сказал: "Ее!". Так кого же мне искать, кто это - Она? И кто
отдал приказ, подчиняясь которому мне приходится шагать по этой
беспространственности? Об этом я пытаюсь не думать, делаю вид, будто знаю и
будто напугать меня ничто не в силах...
Я замечаю гигантскую чинару, а в ней дупло, откуда доносится протяжный
и отчаянный женский крик.
Медленно приближаюсь, дерево обдает меня запахом гниющей коры, плесени
и гуано. Мне видно только ее лицо: тонкая светящаяся ткань прозрачна и
бледна, как кожа у мертвеца. Вместо губ - кривая прорезь, с неумело
пришитых век свисают грубые нитяные ресницы, брови заменяют две серповидные
заплатки, нос из блестящего шелка, густые космы из полимерной нити,
напоминающей старую рыболовную леску.
- Эй, паренек! - кричит Чучело, игриво, как барышня, похохатывая. -
Помоги-ка мне отсюда выбраться.
Меня одолевают сомнения, помогать ей нет никакой охоты, не желаю я
освобождать это матерчатое тело из объятий дупла. Откуда мне знать, что
выкинет на свободе Чучело.
- А зачем тебе оттуда выбираться? - спрашиваю я.
- Чтобы обнять тебя! - заявляет оно вполне откровенно, будто всю жизнь
только и знало, что искушать одиноких ночных путников.
- Это тебя я должен был отыскать? О тебе говорил Оразд?
- Возможно. Раз тебе сказано, так попробуй, коли не боишься моих
объятий. Обнимаю я неистово. - И вдруг Чучело мрачнеет: - Ты сказал -
Оразд? Не желаю слышать этого имени, не говори больше о нем.
И разражается рыданиями. Из ее глазниц катятся бесцветные крупные
слезы, словно из овальных зерен янтаря сочится весенний сок.
Плачет Чучело долго, а я не знаю, что предпринять.