"Георгий Васильевич Мелихов. Белый Харбин: Середина 20-х " - читать интересную книгу автора

- Я живу в доме Гондатти...
И это тешило его комиссарское самолюбие несравненно сильнее, чем
подпись на кредитных билетах, выпущенных Краснощековым и скрепленных
"жильцом дома Гондатти". А в Омске, как радовались в бездарном Омске, когда
пустили слух, что Гондатти согласился стать министром внутренних дел. Но на
этого старика, который, не будь революции, покоился бы в кресте Мариинского
дворца, законодательствуя в сановной усыпальнице, вместо того чтобы
руководить продажей земельных участков в Нахаловке, - на него возлагались
надежды и в имперском Петербурге.
После ухода Макарова кандидатура Гондатти шла вперед других, и если бы
не царский каприз, то вместо "влюбленной пантеры" Маклакова Россия попала бы
в мягкие, но непреодолимые шоры административной системы, которая, возможно,
предотвратила бы революцию. Даже враги не отрицают, что в лице этого
человека русские потеряли умного, тонкого, гибкого администратора
государственного масштаба. Гондатти сделал карьеру при самодержавии, с точки
зрения многих, головокружительную карьеру, но ему, к сожалению, не удалось
стать, как любил выражаться Столыпин, "главой правительства".
В Германии, в Англии люди, подобные Гондатти, входят в историю
Гладстонами, Биконсфильдами, Бюловыми, а у нас их губило отсутствие "связей"
в виде кузин Фифи, Мими или сиятельных тетушек. Гондатти весь в прошлом, и
напрасно для многих это имя остается по сей день жупелом. Время Гондатти
прошло, к власти он не вернется, даже если бы обстоятельства сложились в его
пользу. Железные законы истории имеют свою логику. Но как "административная
реликвия", как "живая редкость", Гондатти чрезвычайно интересен.
Вот штрихи воспоминаний, пусть апокрифических, но характерных. Гондатти
всегда любил подчеркнуть свою аккуратность. Если заседание назначалось в 12,
то с последним ударом часов курьер распахивал дверь и в ней появлялся
подтянутый и деловитый Николай Львович. Боже упаси было опоздать. Все это
знали и предпочитали лучше прийти за полчаса раньше, чем опоздать хоть на
минуту.
Страстная неделя 1908 года. Военно-полевой суд приговорил семерых
экспроприаторов к повешению. Гондатти - тобольский губернатор. Власть
гражданская, которой, казалось бы, нет дела до разгула военных карателей,
тем более, что военный генерал-губернатор Шмидт сам лично руководил
"подавлением крамолы". Но казнь должна совершиться в тобольской тюрьме, и
тобольский губернатор Гондатти просит о помиловании. Он телеграфирует Шмидту
в Омск и Столыпину. Ответа нет. Телеграфирует вторично и столь напряженно
ждет ответа, что вечером, в Страстной четверг, идет сам на телеграф вдвоем с
начальником почтово-телеграфной конторы, просиживает всю ночь до рассвета,
так и не дождавшись разрешения остановить казнь...
Гондатти - томский губернатор. Студенческие волнения. Кассо
предупреждает, что со стороны его нет препятствий к ликвидации "бунта"
вооруженной силой. Но Гондатти - старый студент. Его сердцу, сердцу
восьмидесятника, нестерпимо видеть полицию в дверях храма науки. Он узнает
место сходки, надевает скромное статское пальто и отправляется на массовку.
Просит слова. Говорит страстно, убедительно. Советует воздержаться от
эксцессов и, когда резолюция о мирной ликвидации конфликта принята,
распахивает полы пальто и позволяет в себе узнать "ненавистного
губернатора". Молодежь качает Гондатти. И по сей день в Томском университете
помнят песенку, кончавшуюся припевом: