"Александр Мелихов. Интернационал дураков (Роман) " - читать интересную книгу автора

выдать за реальность какие-то наши мечты. Или детские воспоминания о
родителях...
- А вот я - если бы я и правда сама придумала Бога по образу и подобию
моих родителей, он был бы не дай бог... Когда мне было шесть лет, я ушла из
дома. Хотела дойти по шпалам до Москвы, я знала, что в Москве детей страшно
любят. Взяла сырое яйцо, спички, мелочи тридцать четыре копейки... Спички,
чтобы сварить яйцо, а на мелочь я хотела в каждом городе что-нибудь
покупать: мне будут давать сдачу, я на сдачу снова буду покупать...
И я увидел крошечную девочку, среди полей и лесов в опускающихся
сумерках перепрыгивающую со шпалы на шпалу, и...
- А потом меня только сказки и спасли, - услышал я ее грустный
голосок,- я только через много лет это поняла: Бог спас. Я в первом классе
заболела - у нас в школе уличную обувь запирали, и я на переменке слишком
долго прогуляла по снегу в домашних башмачках. И у меня начался
геморрагический васкулит - такая болезнь сосудов, от нее суставы перестают
сгибаться...
И я увидел полутемную ежовскую больницу, огромную детскую палату, не
разбирающую пола и возраста, и на провисающей пружинной койке маленькую
перепуганную девочку с блуждающими глазками, напоминающими спелые арбузные
семечки, не понимающую, как она сюда попала и почему ей не разрешают
вставать да к тому же и мучают, вонзают в ручку иглу за иглой, а потом еще и
шарят иголкой под кожей... А если дернешься, грозят привязать к кровати и
колоть в голову. "А будешь вставать - и с тобой будет то же, что с
Серегиным!"
Маленький Серегин пролежал до самого вечера на соседней койке с ватками
в носу, и она понимала, что, значит, теперь ему уже не нужно дышать, раз его
ротик перевернутой галочкой тоже плотно сомкнут, а из коридора тем временем
весь день неслась песня "Если радость на всех одна, на всех и беда одна", а
вставать она уже, конечно, не смела, по крайней мере, выходить в туалет, а
когда становилось совсем уже невмочь, просила девочек отгородить ее от
мальчишек и доставала свой горшок из-под кровати... А трусики на всех
надевали одинаковые - мальчишеские, линялые...
Здесь я еще раз немножко удивился ее откровенности, но, вглядевшись в
ее губки, снова понял, что вся эта картина уже открывается мне без слов. А
она целые дни под тусклым электрическим солнышком и половину ночей под
покойницкой синей лампой проводила в грезах, в разговорах с каким-то
невидимым владыкой, которого она называла Ваше
Величество. Она просила только, чтобы было легче дышать и перестали
колоть. И помогало. Когда изредка допускали маму, та всегда спрашивала:
"Тебе уколы ставят?" - и она неизменно отвечала: нет. Но как же, удивлялась
мама, смотри, у тебя же все ручки исколоты. Не знаю, равнодушно отвечала
она...
- Потому я теперь так и ненавижу интернаты. Меня бы ведь тоже посчитали
умственно отсталой. Дебилкой, как у вас выражаются.

Ленинградская промышленная окраина, дышащая пыльным жаром грановитая
ограда номерного завода. Однако вместо ржавых железяк моему взору открылся
безукоризненно пустой асфальтовый плац - только у входа в красный кирпичный
цех молодой негр в военизированной футболке с надписью "FBI" вялыми
движениями метлы возрождал то справа, то слева скромное облачко пыли.