"Юрий Медведько. Исповедь добровольного импотента" - читать интересную книгу автора

Хайдар смущенно улыбается и что-то бормочет на татарском. И все
понимают - не кончал он еще в своей жизни. Да и большинство в нашей комнате
еще не стискивали зубы и не рычали от самого желанного конца.
- Ладно, - рубит Харя. - Я вас научу! Малек, встань-ка там на стрем.
Малек - большеротый, вечно сопливый адъютант Хари, спрыгивает с кровати
и, шлепая босыми ногами, бежит к двери. Харя извлекает из-под матраца
глянцевый журнальный лист.
- Будем учиться дрочить. Вот эрот - для настроя.
(Ох, эрудит был наш Харя.)
Развернул и приколол лист к стене. Мы потянулись к вывешенному учебному
пособию.
На белом фоне зыбкие струящиеся линии передавали контуры обнаженных
фигур - коленопреклоненного мужчины с бычьей головой в руках и дородной
женщины, в позе тореадора. Заветный треугольничек большегрудой матадорши был
смело взлохмачен синим фломастером. Под рисунком надпись: П. Пикассо. "Танец
с бандерильями".
- Надо бы, конечно, цветную надыбать, - вздыхает учитель, взбивая
подушку, - но здешняя библиотекарша зверь. Все журналы наизусть знает.
Ничего не выдрать. Но ничего, я ей жабу в компот подкину на день Нептуна.
Харя откидывается на подушку и приспускает свои сатиновые трусы. Мы
отрываемся от штрихпунктиров Пикассо и обращаемся непосредственно к натуре.
Харя был дважды второгодником, но природа не подчиняется решениям
педсовета, и если человеку тринадцатый год, то это видно и без всякого
табеля об успеваемости.
- Тут главное фантазировать, - наставлял Харя, - а остальное дело
техники.
Действительно, внешне прием выглядел азбучно. Мы овладели им слету. Но
наставник наш требовал напряженной внутренней деятельности.
- Представьте себе чувиху из первого отряда голяком - буфера... жопа...
ляжки... и розовый секелечик выглядывает из махнушки.
Его вкрадчивый голос все настойчивее будоражил наше еще неокрепшее
воображение. Я силился воссоздать собирательный образ "чувихи из первого
отряда". Пытался увязать воедино роскошную грудь черноволосой Гани с
вертлявой попкой рыжей Женьки. Ноги мне пришлось позаимствовать у Раушан из
второго отряда. А что было делать, если в первом отряде не нашлось таких
великолепных линий?! Но центр композиции зиял устрашающей безнадежностью. Я
лихорадочно перебирал скудные запасы зрительной памяти. Увы, только зародыш
толстенькой Полины бледным пятнышком колыхался на самом ее дне. Но он не
соответствовал общим масштабам моей модели, и как я не прикидывал - картина
не оживала. В конце концов, я запутался, ослабил внимание, и
неодухотворенный образ распался. Я огляделся. Товарищи мои самоуглубленно
работали, даже Малек оставил стрем и, привалившись к косяку, усердно
воображал.
Я был на грани отчаяния - не способен! Невластен! Мне недоступна
женщина! Никто и никогда не скажет мне: "О-о! Ты убьешь меня!" И вдруг, от
этой цитаты, как от заклинания, на экране моего внутреннего зрения
засветилась картина, которую нарисовал нам Харя. Она даже дополнилась
кое-какими деталями из моих личных наблюдений. Например, трусы на Фирюзе
Харисовне виделись мне черными и с кружевами. Такие трусы имелись в
гардеробе нашей воспитательницы - Виолетты. Я приметил их висящими на