"Тереза Медейрос. Поцелуй, чтобы вспомнить" - читать интересную книгу автора

фронтонами, и лучи утреннего солнца, проникавшие через стекла высоких окон.
В этом было нечто очень правильное, и он не мог этого отрицать. Все в этой
комнате выглядело знакомым.

Все, кроме него самого.

Он медленно встал и убедился, что одеялу на талии не грозит
соскользнуть на пол. Туалетный столик с парчовым табуретом и овальным
зеркалом казался очень далеким, чуть ли не в ста лигах, и ему не хотелось,
чтобы его застали врасплох неожиданные гости. Каждый шаг отдавался в его
голове мгновенной вспышкой головной боли. К тому времени, когда он добрался
до стола и с облегчением опустился на табурет, его руки дрожали, а кожа была
липкой от пота.

Он ухватился за край стола, дожидаясь, пока пройдет дрожь. Он еще не
был готов посмотреть на себя в зеркало и поэтому стал изучать поверхность
туалетного столика. От него оставалось впечатление очаровательного
беспорядка, казалось, что леди только что закончила свой туалет и в любой
момент может войти в комнату. Упаковка булавок лежит открытой, их жемчужные
головки присыпаны тонким слоем рисового порошка. На серебряной щетке для
волос застряло несколько нитей рыжих волос с вкраплением седины. Он
приподнял пробку флакончика с духами. Опьяняющий апельсиновый аромат
наполнил его невыразимым чувством потери.

Из лакированной шкатулки свисал золотой медальон, инкрустированный
перламутром. Он взял его в руки и повозился с тонкой застежкой. Внутри
изящного овала лежал локон тоненьких белокурых волос ребенка. Он подумал,
что кто-то бережно хранил и лелеял этот образец невинности. Защелкнув
медальон, он уронил его обратно в шкатулку.

Он не мог вечно избегать человека в зеркале. Сделав глубокий вдох, он
подался вперед, в отчаянной надежде на проблеск узнавания.

Из зеркала на него смотрел незнакомый мужчина.

Ему захотелось отпрянуть, но он не смог. Он был слишком зачарован
сатиром с осторожными глазами и всклокоченными волосами, который жил по ту
сторону зеркала. Он обладал лицом, которое общество могло бы назвать
неотразимо привлекательным, если бы не осуждало намек на высокомерие его
бровей или сардонические складки у рта. Это было лицо человека, привыкшего
получать все, что он хочет, человека, который мог бы править миром не с
помощью добродетели или характера, а одними чертами лица. Ему пришлось
признать, что это лицо было запоминающимся и неотразимым.

Вот только он не был уверен, что хочет его иметь.

Что бы там ни утверждала Лаура, оно явно не было лицом мужчины, который
неукоснительно соблюдает приличия в отношении своей невесты.

- Привет, - сказал он человеку в зеркале. - Меня зовут Николас. Николас