"Иэн Макьюэн. Stop-кадр!" - читать интересную книгу автора

помахав растопыренными пальцами. Натерли лица кремом, напудрились, накрасили
губы помадой, выщипали брови и накрасили ресницы тушью. Велев мне закрыть
глаза, они сняли свои белые носки и надели чулки из маминого комода. Потом
встали - две очень красивые женщины - и посмотрели одна на другую. И целый
час они расхаживали по всему дому, смотрелись мимоходом в зеркала и оконные
стекла, то и дело кружились посреди гостиной или очень осторожно садились на
краешек стула и приводили в порядок волосы. Я всюду шел за ними следом и
смотрел на них, просто смотрел. "Ну разве мы не красавицы, Роберт?" -
спрашивали они. Я был потрясен, потому что эти девочки перестали быть моими
сестрами и превратились в американских кинозвезд. Довольные собой, они
смеялись и целовали друг дружку, ибо стали уже настоящими женщинами.
Ближе к вечеру они пошли в ванную и все смыли. В спальне они убрали на
место все баночки и флакончики и открыли окна, чтобы мама не почувствовала
запаха собственных духов. Аккуратно сложили шелковые чулки и пояса с
подвязками - точно так же, как при них это делала мама. Потом закрыли окна,
и мы спустились вниз дожидаться маминого прихода, а я все это время был
очень взволнован. Внезапно красивые женщины опять превратились в моих
сестер, рослых школьниц.
Потом начался обед, а я по-прежнему был взбудоражен. Сестры вели себя
как ни в чем не бывало. Я ощущал на себе пристальный взгляд отца. Когда я на
миг поднял голову, он заглянул мне прямо в глаза и прочел все мои мысли.
Очень медленно он отложил вилку и нож, разжевал и проглотил то, что было во
рту, и сказал: "Расскажи-ка, Роберт, чем вы сегодня занимались?" Я считал,
что он знает все, как бог. Он испытывает меня, хочет выяснить, достаточно ли
я честен, чтобы выложить всю правду. Поэтому лгать не было смысла. Я
рассказал ему обо всем - о помаде, пудре, кремах и духах, о чулках из
маминого комода, рассказал и о том - словно это могло послужить
оправданием, - как аккуратно все было убрано на место. Упомянул даже об
окнах. Сначала сестры смеялись и утверждали, что это неправда. Но я все
продолжал говорить, и тогда они замолчали. Когда я закончил, отец просто
сказал: "Спасибо, Роберт", - и снова принялся за еду. До конца обеда никто
больше не проронил ни слова. Я не смел взглянуть в сторону сестер.
После обеда, когда мне уже пора было готовиться ко сну, я был приглашен
в отцовский кабинет. Входить туда не разрешалось никому, там хранились все
государственные тайны. Это была самая большая комната в доме, ведь иногда
отец принимал там других дипломатов. Окна с темно-красными бархатными
занавесками были высотой до самого потолка, а потолок был украшен позолотой
и огромными кольцеобразными узорами. Там висела люстра. Повсюду стояли
застекленные шкафы с книгами, а пол был устлан коврами со всего света,
некоторые даже висели на стенах. Отец коллекционировал ковры.
Отец сидел за своим громадным рабочим столом, сплошь заваленным
документами, а перед ним стояли две мои сестры. Он велел мне сесть на другой
половине комнаты в огромное кожаное кресло, принадлежавшее когда-то моему
деду, тоже дипломату. Все хранили молчание. Это была сцена из немого фильма.
Отец достал из ящика стола кожаный ремень и выпорол моих сестер - три очень
сильных удара каждой по заду, - а Ева с Марией не издали ни звука. Вдруг я
оказался за пределами кабинета. Дверь была закрыла. Сестры разошлись по
своим комнатам плакать, я поднялся по лестнице к себе в спальню, и на этом
все кончилось. Об этом случае отец никогда больше не упоминал.
Мои сестры! Они меня возненавидели. Они должны были отомстить.