"Гейвин Максвелл. Кольцо светлой воды" - читать интересную книгу автора

подставка под яйцо ручной работы с тщательно вырезанным на ней именем
"Джон", растерзанный скелет собачки, давно уже начисто обглоданный
воронами и хохлатыми воронами, лежащий рядом с белыми костьми ошейник с
неразборчивой надписью на табличке.
Меня лично особенно больно кольнуло однажды утром в первый год, когда я
искал подходящую дощечку для того, чтобы резать на ней хлеб. Я полагал,
что дно кадушки подойдёт для этого идеально, если только удастся найти
целое. И вскоре я его нашёл. Но когда взял его в руки и перевернул, то
прочитал выбитые на ней буквы РХАОС - Рыболовецкое хозяйство на акул
острова Соэй, - единственное, что вернуло мне море за всё то, что я ему
отдал за пять лет, прожитых на Соэе.
Некоторые из этих предметов настолько таинственны, что наводят на самые
невероятные мысли относительно их происхождения. Бамбуковый шест длиной в
десять футов, к которому приторочены морским узлом и изоляционной лентой
три голубых вымпела с надписями "Шелл" и "Бритиш Петролеум" до сих пор
мучит моё воображение. То ли это был молельный флаг, смастерённый моряком
с Ласкара, то ли сигнал бедствия, хоть и не очень удачный, сооруженный за
многие часы плавания на открытой шлюпке, окружённой шныряющими вокруг
акулами и качающейся на высоких океанских волнах в тысяче миль от земли? Я
так и не нашёл подходящего ответа.
Две рукоятки от швабры крепко связанные крест-накрест поясом женского
плаща, кусок паруса с написанными на нём синей краской словами :"Ещё не
вечер", фетровая шляпка, настолько маленькая, что, казалось, была сделана
для крошечной обезьянки. По поводу этих и других предметов можно
выдумывать самые таинственные истории.
Но не только по поводу таких рукотворных предметов может разыграться
воображение и наводить на мысль о драмах, горечи или былом величии. Когда
долго живёшь в одиночестве, зрение становится более объемным: по останкам
кораблекрушений, по небольшим косточкам или иссушенным крыльям братьев
наших меньших можно строить образы, которые проявляются гораздо четче, чем
просто видимое глазом. Из какой-то мумии в перьях, тощей и перепачканной,
вдруг возникает ясным мартовским утром кружащая пичуга, из затвердевшей
корки гниющих водорослей из-под неосторожной ступни вылетает целая стая
мух, за неподвижными иссохшими плавниками и чешуёй угадывается
стремительность и ход косяков морских обитателей в бурлящих волнах прибоя,
за останками какого-нибудь жука-рогача видятся ветвистые рога оленя,
высоко парящие в лунном свете октября по голым каменистым лощинам.
Относительно немногое из того, что выбрасывает море, появляется у самой
Камусфеарны, ибо дом стоит на южном заливе сориентированного на запад
побережья и в какой-то степени защищён цепью островов, которые
простираются отсюда до самого маяка. К северу и югу от дома побережье
большей частью скалисто, но то тут, то там попадаются длинные галечные
пляжи, на которые сильные западные ветры выбрасывают с волнами кучи
всевозможного хлама. Побережье выглядит довольно дико, там много опасных
рифов и скал, а Камусфеарна с белоснежными песчаными пляжами, зелёным
скошенным лугом и приземистой белой башней маяка радует взор по контрасту
с суровыми окрестностями.
На побережье много утесов и пещер, глубоких удобных пещер, вход в
которые большей частью находится гораздо выше уровня прилива, ибо за
несколько веков море отступило, и между утёсами обнажились пустынные