"Алистер Маклин. Последняя граница " - читать интересную книгу автора

ресторанами. Набережная находилась на другой стороне реки, в другой части
города, именуемой Пештом. В этот час она была темной, безлюдной и
пустынной, как все улицы столицы, по которым они проезжали. В ней ощущалась
тоска по прежним дням, вызывающая возвышенно-романтическое воспоминание о
прошлом, более ранних и счастливых временах. Трудно, невозможно было
вызвать в памяти облик тех, кто здесь прогуливался всего каких-нибудь два
десятка лет назад: людей веселых, свободных, уверенных в завтрашнем дне и
устойчивости мира, уверенных, что грядущее будет таким же светлым,
беззаботным.
Даже смутно, даже приблизительно все это невозможно уже было
представить. Невозможно представить себе вчерашний Будапешт, самый
прекрасный и счастливый из городов, каким никогда не была Вена. В этот
город приезжало столько жителей Западной Европы, иногда на очень короткое
время, на день-другой, чтобы потом, поддавшись очарованию этого города,
никогда уже не вернуться домой. Но все это миновало. Даже память об этом
почти ушла.
Рейнольдс никогда раньше не бывал в этом городе, но знал его так
хорошо, как мало кто знал из жителей Будапешта. Дальше западного берега
Дуная, в переполненной снегом темноте, смутно маячили дополняемый
воображением королевский дворец и собор, в котором когда-то короновали
королей, он знал, где они расположены, знал, что они все еще стоят на
прежнем месте, знал их так хорошо, словно прожил в городе всю свою жизнь.
Справа возникло величественное здание венгерского парламента и связанная с
трагическими событиями, обагренная кровью площадь перед ним, на которой во
время Октябрьского восстания погибла тысяча венгров, раздавленных танками и
расстрелянных из крупнокалиберных пулеметов АВО, установленных на крыше
самого парламента.
Здесь все дышало подлинностью. Каждая улица, каждое здание стояли там,
где им и следовало стоять, - точно там, где ему рассказывали, что они
будут, но Рейнольдс не мог избавиться от растущего ощущения нереальности,
иллюзорности происходящего, словно был просто зрителем, наблюдающим за всем
этим со стороны. В обычных условиях лишенный воображения человек, которого
нещадно натаскивали на то, чтобы он был полностью лишен воображения, чтобы
подавлял свои эмоции и чувства, подчиняясь жестоким требованиям прагматизма
и разума, не проявил бы никакого интереса к окружающему. Вот почему
Рейнольдс отметил довольно странное состояние своих мыслей, теряясь оттого,
что не мог дать им объективную оценку. Это могло быть и неким предчувствием
поражения, уверенностью, что старый Дженнингс никогда снова не вернется
домой. А может быть, это было просто следствием воздействия холода,
усталости и безнадежности, делающей все призрачным в пелене падающего
снега, завесившего все окрест. Но ему было хорошо известно, и он вполне
отдавал себе в этом отчет, что причина возникших в нем чувств не
заключалась ни в одной из названных вероятностей. Это было нечто иное.
Они свернули с набережной в длинный, широкий, обсаженный деревьями
бульвар Андраши Ут. Эта улица прекрасных воспоминаний проходила мимо
Королевской оперы к зверинцу, ярмарке и городскому парку, являясь
неотделимой частью тысяч дней и ночей удовольствия и радости, свободы и
отдыха от повседневных трудностей для десятков тысяч жителей в дни, которые
давно миновали, и ни одно место на земле не было так близко сердцу венгров.
Прошлое не повторится, что бы дальше ни происходило, даже если