"Дейвид Мейсон. Тень над Вавилоном" - читать интересную книгу автора

проявило к этому делу какой-то особый интерес - в действительности
существуют аргументы и за то, чтобы оставить все как есть. Но насущность
Маастрихтского договора означает, что Британия сейчас твердо заинтересована
в том, чтобы оказать французам эту услугу.
- Мне так кажется, - предположил Эшер, удерживая взглядом глаза
Дартингтона, - вы теперь тоже понимаете, почему я обратился именно к вам.
Мне известно, что вы настроены проевропейски и в то же время вы - патриот.
Эти два понятия не так уж несовместимы, как кое-кто пытается нас убедить.
Надеюсь, что всех упомянутых мною причин достаточно, чтобы вы согласились
примкнуть к нашему проекту. Для этого есть еще одна дополнительная причина,
но, прежде чем о ней рассказать, мне необходимо ваше "добро".
- Простите меня, Роджер, но для меня тут слегка многовато информации,
чтобы сразу все ухватить. - Дартингтон отлично понимал, что рассуждения - не
более чем навязчивая реклама. А эти откровенные попытки сыграть на старом
добром патриотизме? В известной мере верно - он действительно был патриотом.
Ну и где тут угроза? Но его природная осторожность подсказывала не
поддаваться соблазну и не давать ответ слишком быстро. - Я могу какое-то
время подумать?
- Хорошая мысль, - согласился Эшер. - Весьма разумно. Пойдемте-ка
слегка перекусим.
Во время ленча оба в основном молчали. Эшер опрокидывал бокал за
бокалом розовое шампанское и в процессе поглощения огромных кусков пищи
редко делал достаточно долгие паузы, чтобы можно было что-то произнести.
Дартингтон, напротив, к еде едва прикоснулся и полностью ушел в себя. Он
усиленно размышлял, во что его могут втянуть. За всем этим он не мог не
разглядеть известной логики. На самом деле речь Эшера о европейском единстве
ничуть его не тронула. В отношении Европы он был прагматиком, а не
энтузиастом. В личном плане он предпочел бы, чтобы Англия держалась подальше
от все возрастающего влияния Брюсселя и Страсбурга. Дартингтон ничего не
имел против французов и, конечно же, восхищался их отношением к бизнесу. Он
не любил немцев, которых в целом считал тупыми, высокомерными и крикливыми,
но, если приходилсь, мог с ними сотрудничать.
А вот в плане бизнеса Дартингтон видел необходимость оставаться в
сердце Европы. С точки зрения интересов его компании не могло быть и двух
мнений: Европа оставалась единственным реальным путем для продвижения
вперед. Он подчеркивал это во всех своих деловых речах, и, без сомнения,
именно из них Эшер почерпнул информацию о его "евролюбии". С точки зрения
самого Дартингтона, ЕС занималось просто-напросто взяточничеством. Вступайте
в него - и у вас будет шанс побороться за контракты; не вступайте - и у вас
не будет никаких шансов вообще. Лично он ненавидел коррупцию и отнес бы себя
скорее к "евроскептикам". И бывали моменты - например, как только на экране
телевизора появлялось одиозное лицо Жака Делора, - когда он чувствовал себя
чуть ли не "евроненавистником" и готов был присоединиться к мнению, что
отношение к Европе покойного маршала авиации сэра Артура Харриса было самым
практичным.
Что он действительно не переваривал, так это чуть ли не религиозную
горячность, с которой проевропейски настроенные фанатики отдавались своему
делу. Все они пользовались одной и той же лексикой и перемежали свои и без
того до идиотизма бессвязные речи совершенно дурацкими метафорами. Все они,
как и Эшер, употребляли возвышенные слова о "европейской мечте" или