"Майра. Пророк " - читать интересную книгу автора

сильнее человеков...
Горьковатый комок набухал в горле и душил, так что пришлось даже
расстегнуть воротник рубашки. Подумалось, что в такие моменты, наверное,
большое облегчение приносят слезы, да вот беда: Межутов не умел плакать - с
подросткового возраста ни разу не плакал по-настоящему, а уж после того, как
вернулся с войны, и подавно. Он снова кинул взгляд по сторонам. Народу еще
прибыло, стояли даже в проходе. Теперь батюшка читал из Евангелия.
- Аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и
по Мне грядет... - уносилось под невысокий купол и куда-то дальше, без
преград.
"Боже, ведь Ты еще при рождении наделяешь кого-то из нас и пылающим
углем, и змеиным жалом, и тем даешь нам возможность иногда - в странной,
нечеловеческой тишине - слышать Твой голос. Но приходит день, когда этого
становится мало, и вот мы мечемся и бьемся головой о стену - и ничего не
можем, потому что нужно еще что-то, чего у нас нет и взять его нам на земле
неоткуда. Что же, Господи?"
Он в смятении глядел на престол, на сверкающие золотом рожки
светильника, на Книги в драгоценных переплетах. Потом врата закрылись, и
ненадолго все как будто погасло. Межутов почти не слышал Херувимской и
последующих молитв, но когда мощно зазвучало многоголосое "Верую", вдруг
встрепенулся. Он не знал Символ Веры наизусть, да и пел плохо, поэтому
просто время от времени шептал, с трудом двигая пересохшими губами. Чего он
ждал, на что надеялся, он уже и сам не знал, был как в бреду, но все
казалось, чья-то воля ведет его сквозь горячку, заставляя мысли цепляться
одна за другую и длиться, длиться, все больше распаляя внутри мучительный
жар.
"Почему нам мало человеческих слов, человеческих чувств? Откуда в нас
эта страшная, нестерпимая жажда... Пророчества? Так вот как зовется это
желание стать больше, чем просто смертная оболочка, желание быть с Тобою и
вести к Тебе! Боже мой, Боже, как же такое может сбыться в короткой нашей
жизни, и чем же за это должно быть заплачено? И жало, и угль, и сам душевный
огонь - ничто, даже хуже того - верная смерть, если однажды Ты не призовешь
нас, и если мы не последуем за Тобой"...
- Осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне. Осанна в
вышних...
Когда наконец вынесли Святые Дары и народ потянулся к Чаше, Межутов
отошел в сторону, в изнеможении прислонился к стене, не занятой иконами. В
храме было даже не тепло, а жарко, но Александр обнаружил, что теперь его
знобит. Под благословение он подошел как во сне и церковь покинул сам не
свой.
Он присел на скамейку за оградой, машинально похлопал себя по
карманам - в кои-то веки по-настоящему захотелось курить. Как назло, пачка
сигарет лежала забытой дома, в ящике стола в кабинете. Оставалось просто
откинуться на жесткую спинку, подставив лицо слепящим солнечным лучам,
слушая, как прихожане спускаются с крыльца, прощаются друг с другом и
уходят, кто по отдельности, кто семьями или небольшими группами. Затихающие
в отдалении голоса усиливали одиночество и несчастье Межутова. У него было
чувство, что ему только что подписали жесткий приговор, причем не без его
собственных активных, хоть и косвенных усилий. Вроде бы он нашел ответ на
главный мучивший его вопрос - и это не принесло облегчения, а наоборот,