"Майра. Как пал Дийнавир " - читать интересную книгу автора

его по рукам и ногам, и в какой-то миг он понял, что это - необходимость
противиться зову павшей на него прошлой ночью крови. Если бы не это, ему,
скорее всего, не составило бы настоящего труда вырваться из-под власти чужих
заклинаний. Но очистительный обряд не снял, да и не мог снять с него
испытания, и, хотя весь прочий дом был теперь безопасен, душа Владена
по-прежнему оставалась тем покоем, куда ужас проникал без особых трудов,
несмотря на магические заслоны.
Волшебник погружался все глубже, корчась и судорожно ловя ртом воздух,
каждый раз, когда удар ночной магии уничтожал очередную трепетную частицу
его внутреннего существа. Его вынудили бороться с врагом и, одновременно, с
самим собой, он чем дальше, тем больше понимал, что в такой борьбе у него
нет надежды на успех. А когда все оболочки были сорваны и мир превратился в
средоточие пульсирующей темноты, в которой чудом тлел какой-то дальний
одинокий уголек, вдруг наступила тишина, боль отпустила, путы исчезли, и
Владен неожиданно ясно почувствовал, что еще миг - и он сможет все. Все - в
буквальном, переносном, каком угодно смысле. Проснись он сейчас - ни одного
мадоринга или аарца не осталось бы на много миль вокруг и маска
противника-чародея была бы сорвана. Запреты и законы вечерних магов
отступили, им не было места в мире, где существовал столь могущественный и
циничный враг, которого можно было победить лишь его же оружием. Все внутри
Владена трепетало в предчувствии наступления полной, могучей и непобедимой
черноты - желая и страшась. Он знал, что, когда это случиться, ему дано
будет шагнуть в совершенно иной мир, где привычки и правила уже не будут
иметь над ним никакой власти. Оставалось просто сказать "да" и, как только
исчезнет последний свет, встать со своего ложа - и простым мановением
стереть Аар с лица земли.
Но что-то еще теплилось в нем, что не давало произнести это короткое
слово, и уголек все не гас, не позволяя тьме окончательно сомкнуться вокруг,
и Владен все не мог проснуться...
Волшебник не знал, сколько длились эти муки. Наконец он обнаружил, что
наваждение отступает, сквозь кошмарные видения просвечивают стены комнаты, в
которой он лежал, сделал еще одно усилие - и сел на постели, вырываясь из
плена. Его тянуло назад в сон, и он быстро, не задумываясь, вскинул ладонь к
пламени светильника. Огонь не сразу опалил кожу, сперва отпрянул, но потом
вернулся, обвил запястье, просочился сквозь пальцы. Владен скорчился от боли
и убрал руку. Он сидел, баюкая обожженную ладонь и стараясь понять, что же с
ним произошло. Это было нападение, он не испытывал по этому поводу никаких
сомнений. Его снова застали врасплох - в час своего главного испытания он
оказался одинок, вдали от учителя и братьев по ордену, рядом со смертельным
врагом. Да, Куллинен готовил его к разным поворотам судьбы. Но даже
Куллинену не могло прийти в голову, что с Владеном все выйдет так...
Но что же его спасло, удержав на краю, когда он готов был окончательно
пасть? Что не дало изощренному соблазну полностью овладеть его душой? Это
был долг перед кем-то... Перед кем?
Напрягшись, Владен вспомнил, что посреди прочих обрывочных сновидений
ему являлся Баруха - то живой невредимый, то застывший с ножом в горле, то
уже лежащий на полу, окровавленный... Волшебника захлестнула теплая волна
благодарности к погибшему сотнику. Казалось, и мертвый, Баруха оставался
верен ему тогда, когда отказало прочее - то, что Владен привык ценить и
считать самым главным в своей жизни. Кровь погибшего от темных чар положила