"Владимир Маяковский. Письма, заявления, записки, телеграммы, доверенности" - читать интересную книгу автора

Краткое изложение моей "Мистерии-буфф" и мотивов, требующих ее
постановки в дни Октябрьских торжеств.

Предисловие.

Некая дама просила Льва Толстого объяснить ей, что, собственно, он
хотел сказать своей "Войной и миром". "Для этого,- отвечал находчивый
Толстой,- пришлось бы второй раз написать ее, и если некоторые излагают мои
вещи вкратце, то поздравляю их,- они талантливее меня. Если бы я мог
вместить в несколько строк то, о чем говорю томами, то я бы сделал это
раньше".
Наше положение приблизительно одинаково. Выйти из него - способ один:
прослушать всю вещь, но времени у вас нет, и я, исполняя ваше требование,
товарищи, излагаю вкратце мою "Мистерию".
1 д. Вся вселенная залита потопом революций. К последней еще сухой
точке, к полюсу, карабкаются семь пар запуганных чистых. И турецкий паша, и
русский купец, и богдыхан, и поп, и проч и проч белые представители всех
пяти частей света. А за ними, запуганными и ноющими, подымаются семь пар
нечистых - пролетариев, у которых нечему тонуть в этой буре. Весело и
спокойно слушают они косноязычное собрание чистых, в ужасе спорящих: что же
это, наконец, светопреставление, что ли. И когда, нагоняя бегущих от бунта,
и сквозь полюс начинает бить та же кровавая струя, чистые хватаются за
последнюю соломинку: "Давайте, давайте построим ковчег!" Одни спасемся. Без
этих издевающихся нечистых. Насмешливый голос плотника: "А ты умеешь пилить
и строгать?" - сволакивает почтенных с облаков - и униженно просят "господа
чистые" "товарищей нечистых" заняться стройкой. "Ехать так ехать",- холодно
соглашается плотник.
2 д. Под плач чистых и смех нечистых грохнулась в волны земля.
Нечистые, напевая, спускаются в трюм. Чего им бояться, еда - дело их рук.
Распустив слюнки, слушают чистые веселые песни, и у голодных возникает план
подложить нечистым свинью, выбрать им царя. "Затем, что царь издаст
манифест - все кушанья мне, мол, должны быть отданы. Царь ест, и мы едим,
его верноподданные". Номер прошел. Но когда чистые возвращаются к царю,
которому сволакивали отобранную у нечистых еду, перед царем сияло пустое
блюдо. Ночью разгорелся голод. Ночь мокра. И каждый чистый почувствовал, что
он как будто немножко демократ. За самодержавием - демократическая
республика. Но "раньше обжирал один рот, а теперь обжирают ротой.
Республика-то оказалась тот же царь, да только сторотый". Под могучими
кулаками нечистых задами к борту теснятся чистые и вот уже сверкают пятки
сваливаемых в воду белых. С этого места веселое подтрунивание над
нестрашными нам какими-то самодержавиями и республиками сменяются пафосом
грозовой борьбы пролетариата. Реют по палубе железные слова: "Пусть нас бури
бьют, пусть изжарит жара, голод пусть, посмотрим в глаза его. Будем пену
одну морскую жрать, мы зато здесь всего хозяева". В бреде об Арарате,
изнеможенные, сломленные голодом,-ведь республика и самодержавие съели
последнее,- все начинают видеть сияющую гору. Тогда по волнам, как посуху,
идет на ковчег не Христос, искушенный в таких занятиях, нет, а самый
обыкновенный человек. Став на станки, верстаки и горны, он низвергает
великую нагорную проповедь грядущего земного рая. Распаленные видениями