6

Солнцевый жгучий восход воссиял в одном из мест Звезды. Зелено-слепящие, пьянящие лучи пронзили теневой пурпур лежащей у ярких дерев кристальной равнины, развернув углы сизовых ростков, потянувшихся к ласке ультрящегося фиолета огней духа небес, согревающего желтый почвяной пейзаж. Покрытие переливалось электрокраской рдения, меняя пурпур на радужность всехцветия вновь возникшей внутренней звездной волновой токовой сути, проторяющей ночную замершую кору; каждый грунтик запульсировал тончайше-изумрудной огоньковой точкой, превращая равнину в мириаду. Легковетер вздыбил семя ростков, изливая его в их матки, и наступил миг сини, миг родов ростков, миг их цветного колышения в дыхании солнцевых лучей, миг вознесения их на лучи, миг апошиоза. Небольшие гористости нависли над резко-пахнущей породой у фонтанирующих, бездонно-розовых речек. Лучи проникли в глуби, воскрешая резводухов, которые тут же зачали единое чудо Доссь, что начало чертить знаки любви в водянистом, льющемся субстрате. Доссь залучилось лучами, умерщвляя свою ночь, и понеслась молитва мыслей Досси, обращенная к перекатывающемуся зелено-бежевым блеском верху нависшей над породой гористости. Там грунтики едва мигали, высвечивая тьму язвящихся мчарок, там клеистый пар исходил из волшебной пасти почвы, там похрипывали жесткоцветы лепков, постукивая пестиками, там трепетал дух Хнаря, забившегося в вечность бумагорада, там кружковались льняно-дольные морские стволы. Жо! Невидно летел вишневый, прозрачный, шестикрылый шестивим, вспугивающий стаечку четырехлёток, и его лицо было нежным, серьезным, таинственным и голубым, как видение шестиединого водопада природных откровений, рядом с океанской дырой Дар. Эта равнина находилась у ног горных Зазникия, она лежала вдоль речек Пря, она простерлась, словно дарственный платок на южной площадке около Цебеца, она переливалась, как цветковый костер.

Восход был величием солнцевости, взрывающим упокой смертносумерек суровой ночи. Ярчайшесть его наполняла это поднебесье чрезмерностью говорящих цветов; ядистая облачность была разогнана душностью его тепла, и затем тучки образовали пульсирующие аленькие точки, и грянул дождь — молниеносный, как радуга, и благодатный. Дождь скапывал резкоструйными пописками влажной воздушности на приобретшую глубокие влекущие магические тона равнину, и все, хоть слегка живое и грозовое, раскрыло собственные телесути навстречу его зноистой пахучей рыжеватости. Равнина выявила поблистывающее нутро бездонно-изумрудного цвета, принимая и солнце и дождь, как единый знак восшедшего этого утра. Четырехлётки мёрли, шипя от стекания на них, Доссь молилась, сплевываясь надождь; в лучах вспыхивали частички водяного перелива, создавая искрящуюся морось; восторг клокотал в почве. Почвяная пасть обратилась в оторжествленный звездный зев, василисково возгораясь манящей слабосветлой туннелью; шестивим замер над ней, размысливая и разверчивая свое лбяное око, и капель свисла с его хищно-клювистого носа, и морщина нарушила гладостность его выгривка. Внезапно раздался резкий шумок, и дождь перестал.

Наступила яркомелодийная тишь с плеском дождинок на нови ростков, в их матках. Опять явилось взгретие лучей, их цветоносие, их больно-кричащее лучезарие. Опять плоскость потеряла глубокотонность, приобретая летучую силу конкретной резкости окрасок. Радость грядущих росистых снежков набухла над равниною в атмосфере, в воздуховой ватной сфере. Замелькали черные косые стежки рожков, оставляющие флюоресцирующие дорожки-следы. Царство восхода продолжалось, зыбясь рябью вечных превращений. В этом месте Звезды был восход.

Если ж пробраться сквозь влево, взлетев над, то откроется сверчащий, прозрачковый, радугогнистый городищ из светлых жилищ, таинственных, как красота. Взмах, восторг, вскрик — и ты взнесся, всматриваясь в переливы этих жилищ, меняющих форму, выплескивающих знойные цветы крыш, обращающихся в самих себя, в пещеры, в сферы, — и звенящих благотишью вечных озарений, хранящих существ Звезды, готовых объять всё. И ты в пролете над буйнодействием статики этих чудных объектов, над огромностью загадочных кристальных путей-лучей, над наслоениями жилищных границ, проикновениями их стеночных мякотей друг в друга, над их танцевальностью, дребезжащей радужной искристостью, над чарами без конца, без сторон. Высокие чуроны хрустят плодоносями, исчезая с этого света, Хнарь остается в нереальности, в чуди! Здесь, в городище, все вдруг темно, или зелено, и вдруг рождаются предметы из духа, и наступает ничтожество наполнения, или выпячиваются кривомазые базуки из дворов, пахнущих апрельской жарищей, и всегда есть невозможная жизнь, величие вечных жизнеобразов, и их тени расходятся по небесам восходом, пронзающим прозрачие почвы. Эти жилища под тобою глобальны, их нет. Они — скалы на высперте в яростный день, они — выступ планеты, рво, они — деревня из игл, завалинка, укромье гномье, стеклолёт. Ты пал сквозь них на почвяное студничковое желе, в тебе центр огней, сход лучей, зоб понятия. Над тобою — если ты есть — разверзие ножных желанных огнистых, пушистых жилищ, стекает сочность домашнести их креслодушек, сочатся язычки их очагоньков, надувается мягкотелость перистости их перин, грубеют соски звонков недостижимости. Если невесомый путник мировой всмотрится вверх из дыры, он вызреет яркую Вселенную из прозрачно-непроницаемых линий — проекций обитания. Городищ состоит из жилищ, и здесь возникают мосты и даши. И ты объемлешь эту электронутость, зарадужность, кольчудо, творимое существами, и оно предстает тебе твоим проводником сквозь любое несвершение, и оно грезит о твоем соответствии. Восход творит искусство здесь, где есть высь и грысь. Из зданий жилища стали куклогигантами безбровыми, или зверьми, дверьми, жодами; они сиятельны и несущественны, их — тьма. Вся Звезда в жилищах, иногда без; свобода мерцает в клеточности точек-цветочек мирских; когда ты над, тызришь прекрасие, мертвящее дряблое пламешко твоей душки, когда ты под, ты открываешь рай прибежища наверху, жорственку ща выстуйбя наня. Рядом с равниной Мусик восширился городищ Жожо — один из бесцифренных чудес звездных. В жилище у жилища в райском рое жилищ Жожо сотворена коконная бескрайняя кабинетка, и в ней было существо — истый сияющий звезд планеты Звезда. В этом великоцветии воспарял оплодотворенный Зинник, а в Зиннике зрел тот самый воплощенный, направленный сюда Суу.