Глава 11. Путь Спаса

В семь утра мы должны были отправиться к кургану. Чтобы успеть позавтракать и собраться, я завела будильник на пять тридцать. Однако встать пришлось гораздо раньше: около четырех меня разбудила целительница. По ее виду я поняла: что-то случилось. Накинув халат, я выскочила на крытую часть веранды, где спали девчонки. Яркий свет ударил по глазам, и в ту же секунду мне открылась ужасная картина. Обе девицы валялись на постелях без сознания, лица их распухли и были покрыты багровыми пятнами. В первый момент мне показалось, что они мертвы; от этой мысли меня прошиб холодный пот, сердце ухнуло в бездну. Потом я заметила, что они все-таки дышат, хотя и с большим трудом.

— Что с ними? — спросила я целительницу. Во рту пересохло, язык еле ворочался, словно ватный.

— Амброзия цветет. Типичная реакция северян, — объяснила она. — Не волнуйся. Скорая едет. Я уже вколола им хлористый кальций, так что отека легких быть не должно.

Спокойный голос знахарки привел меня в чувство.

— И что мне теперь делать?

— Что тебе надо, то и делай. В больницу с ними Федор съездит. А ты работай и ни о чем плохом не думай. С девчатами твоими все хорошо будет.

«Скорая» приехала довольно быстро. Обеих девушек, уже пришедших в сознание, уложили на носилки, кое-как разместили в салоне допотопного «Уазика». Возле них на деревянной скамеечке примостился Федор; машина развернулась, и, подняв песчаную поземку, унеслась в степь. До всеобщего подъема оставалось полчаса (парней я решила не будить раньше времени).

Домна Федоровна согрела чай. За столом я спросила ее, есть ли связь между принятым мной решением и тем, что девчонки теперь уже точно не смогут заниматься раскопками.

— Между тем, что происходит внутри тебя и тем, что случается снаружи, всегда есть связь. Даже если тебе кажется, что ее нет. Я ж тебе говорила, Спас все устроит.

— Домна Федоровна, после того, как вы мне рассказали, что знание ваше ко мне должно перейти, я все время думаю, что мне с ним делать? Вот вы — лечите. А мне Спас для чего нужен?

— Казачий Спас, доня, у каждого свой. Для тебя Спас это Путь.

— Путь в смысле, некая миссия, жизненное предназначение?

— Ну уж сразу и миссия, — знахарка улыбнулась тепло и иронично. — Путь это Путь, вот и все.

— Но что это такое — Путь? Дело, которому я должна посвятить жизнь? Исследовать его? Что я с ним делать буду? А если не буду делать, то что?

— А что можно делать с дорогой? С обычной дорогой, неважно, асфальтированной или проселочной? — начиная сердиться, спросила, в свою очередь, ворожея. И сама же ответила:

— Ездить, ходить, путешествовать, направляться из пункта А в пункт Б, наконец. Ну, если хочешь, можно, конечно, и «исследовать», но зачем тебе исследовать состав асфальта, кривизну изгиба или угол наклона дороги? Зачем тебе это, если все уже до тебя исследовано и проложено? Просто есть путь, и у тебя только одна задача — решить, пойдешь ли ты по нему, или нет.

— А если не пойду, тогда что?

— Тогда ты пойдешь по другому пути, но будет ли тот, другой путь твоим, вот в чем вопрос.

— Как же мне узнать, какой путь — мой?

— Да очень просто. Когда ты на своем Пути, жизнь твоя течет мудро и упорядоченно. Все случается само собой и так, как тебе надо: все, что ни делается, все к лучшему.

— То есть, девчонки ни с того ни с сего стали страдать аллергией именно потому что им нельзя было идти к кургану, и я решила, что они не пойдут? Мне не пришлось ничего делать, разговаривать, убеждать, приказывать… Все случилось как будто извне… Я, кажется, поняла! Путь — это выбор, да? Когда выбираешь правильно, все остальное он делает за тебя?

В ответ знахарка только приподняла кончики рта.

Пожелтевший курган встретил нас розоватым рассветным сиянием. Воронка была почти скрыта в зарослях амброзии. Парням я велела разбирать рюкзаки чуть поодаль и ждать, пока я не позову. Мы с ворожеей пошли к подножью кургана. Она опустилась на колени, наклонилась вперед и вцепилась ладонями в сухую землю. Кажется, она что-то шептала, но ни звука не было слышно. Видеть ее лицо я не могла: оно было спрятано под бахромой платка. Так продолжалось довольно долго, пока солнце не уперлось мне между лопаток. Спину охватило горячее тепло, я тут же взмокла. «Днем будет пекло еще то», подумала я.

Тут знахарка оторвала руки от земли, поднялась и повернулась ко мне. С ее смуглого лица ушел румянец, его сменил какой-то болезненный землистый цвет. Я испугалась:

— Домна Федоровна, с вами все в порядке?

Она не ответила, только махнула рукой ребятам, чтобы подходили.

Три оставшиеся июльские недели пронеслись как один день. Солнце, казалось, в этом году било все возможные рекорды. Погода стояла сухая и нестерпимо жаркая; каждый день столбик термометра поднимался выше 50 С°. Днем мы прятались в прохладных хатах или ходили купаться на реку, на то самое место, где мы с Домной Федоровной переплывали Маныч. (Во всех остальных местах река почти кипела, и лишь здесь теплую, словно каша, воду, ниточками свежести разбавляли прохладные ключи.) Копать мы могли только утром, с рассвета до полудня, и пару часов вечером, пока солнце не коснулось краем горизонта.

Предвидение знахарки оправдалось: могильник и в самом деле оказался трехслойным. Мы успели добраться только до сложенных крест-накрест мужских костей с фрагментами боевого облачения (их мы, по понятным причинам, трогать не стали). Взрыв, произведенный черными следопытами, добрался до самого раннего захоронения, перемешал слои, и более древние артефакты мы находили порой на самом верху. По четырем сторонам света, как и было сказано, лежали конские кости; примечательно, что черепами были отмечены Восток и Запад. Это говорило о том, что монголы основными направлениями движения считали именно их, а не Север и Юг, как принято у нас, европейцев.

Раскопки велись без приключений и тревог. Студенты были вполне довольны экспедицией. За исключением, конечно же, девчонок, которым пришлось жить в станице, почти все время находясь в полусонном состоянии. (Чтобы купировать приступы аллергии, они принимали в огромных дозах антигистамины). Впрочем, занятие нашлось и для них: я поручила девчатам вести документацию. Таким образом, свободного времени у меня было довольно много. Пережидая дневную жару, мы уединялись с целительницей в летней кухне или в ее кабинете; обучение продолжалось. Из-за раскопок у меня не было возможности выполнять утренние и вечерние техники — «родничок», «пульс пространства» и «белый шум». Поэтому я старалась восполнить практические пробелы теоретическими знаниями. Я закидывала знахарку вопросами, более всего меня интересовало, что же такое Путь. Целительница отвечала с показной строгостью, но я быстро поняла: на самом деле она не сердится на меня за эти вопросы.

— Ты, Дашутка, одно усвой: умом не все на свете понять можно. Путь надо почувствовать, а понимание придет само. Истинное понимание Пути бессловесно. Путь — дорога любви и добра. Ты просто следуешь Ему, и все.

— Вот чтобы почувствовать, я вас и спрашиваю.

— Это потому что ты привыкла всю жизнь мозгами шевелить. И это хорошо, это правильно: ум человеку для того и даден, чтобы все вокруг исследовать, лучшие условия для жизни искать. Но есть моменты, когда ум свой остановить надо, не применять привычную логику там, где действуют иные законы.

— Законы Пути — иные?

— В Пути нет законов. Он сам и жизнь, и закон. Это поток, войдя в который, ты уже можешь более ничем не утруждаться. Все будет происходить само собой. Ты ведь увидела это давеча, когда у девчат хворь приключилась! Что ж тебе еще надо?

— Да, но ведь я могла выбрать и другой вариант! Например, решить, что девочки примут участие в раскопках. Что тогда?

— Тогда ты совершила бы величайшую глупость, за которую пришлось бы расплачиваться всем.

— Но ведь у меня был выбор! А как же Путь, который должен сам устраивать все как надо?

— Выбор есть всегда. Просто, когда ты на Пути, ты все равно будешь принимать правильные решения.

— А если нет?

— Если нет, то последствия будут такими, что ты поймешь раз и навсегда: Путь не прощает ошибок.

— Ничего себе, дорога любви и света… Он у вас получается слишком жесток, этот Путь, если не прощает ошибок. И вообще, я нахожу его действие довольно-таки однобоким: да, я проблему решила, но девчата оказались в больнице, и вообще из-за этой аллергия поездка для них испорчена.

— Путь сам по себе ни жесток, ни жалостлив. Просто, когда человек ступает на него, его внутренняя природа очищается, и любая гнусность, любое неверное решение возвращается тут же. Оно и так возвращается, только иногда спустя годы, потому люди и не связывают свои нынешние проблемы с прежними ошибками. Ведь подлость, жадность, жестокость, глупость и прочие пороки человеческие происходят от ошибочного понимания мира. Что же до девчат, то их жалеть не стоит. По-твоему, было бы лучше, если бы они пошли таки на курган, а потом умерли? А что захворали, так это как раз показывает: археология — не их путь. Мир гармоничен и благ, в нем множество Путей, среди которых каждый человек при желании может найти свой.

— У меня Путь — Казачий Спас?

— Вот именно. Только не ты его нашла, а он тебя выбрал. Но это, поверь мне, доня, без разницы, каким образом ты обрела его. Кому-то для поисков требуются годы, кто-то с рождения идет по нему. А кто-то живет всю жизнь без Пути.

— И таких людей называют беспутными?

— Ну, беспутными чаще называют людей, которые не желают жить по общепринятым нормам. Но это вовсе не значит, что они не следуют Пути. Большинство тех, кто нормы соблюдают, и есть беспутные люди. Жизнь их пуста и бесполезна, даже если они занимают высокие должности и выполняют важную для общества работу. Часто это сильные и весьма неглупые люди, и все же, не готовые к истинному Пути, в жизни они находятся всего лишь на распутье.

— А как может человек, не имея Пути, добиваться в жизни каких-то благ, достигать своих целей? Я не имею в виду богатство, оно ведь почти всегда нажито неправедно…

— Путь совсем не означает того, что, следуя ему ты непременно достигнешь цели, а не следуя, не достигнешь. Если твоя цель нужна тебе, Путь приведет тебя к ней безо всяких усилий, и только в то время, когда ты действительно сможешь ею воспользоваться. Человек вне Пути тоже вполне может достигать любых целей, только потратит он на это во много раз больше сил и времени. Вот представь себе какое-то место на реке — станицу там, или городок, а по обе стороны от него рыбачьи пристани на некотором отдалении. От каждой пристани до городка расстояние одинаковое, и если от них отплывет по лодке, какая быстрее городка достигнет?

— Прямо задача из школьного учебника. При равных силах гребцов или одинаковой мощности моторов… не знаю, наверное, в одно время они и приплывут в городок.

— А вот и нет! Быстрей прибудет тот, кто плывет по течению!

— Да, об этом я не подумала…

— Течение — это и есть Путь. Когда ты на Пути, все твои цели находятся по течению. И уж будь уверена: ни одна из них мимо тебя не пройдет.

— А как человек может найти свой Путь?

— По-разному. В первую голову надо иметь стремление найти свой Путь. Но даже и у тех, у кого есть это стремление, на поиски порой уходят годы.

Целительница задумалась.

— Беда в том, что у большинства людей нет стремления к Пути.

— А от чего зависит это стремление?

— От того, какой человек. Путь у каждого свой, и стремятся к Пути люди по разным причинам. У кого-то оно идет от ума, как у тебя. Кого-то душой тянет. А у кого-то сил жизненных в избытке, а направить некуда. Но главное, я повторяю, это стремление к Пути. Если нет стремления, умный станет циничным и холодным, душевный — глупым и беспомощным, сильный — жестоким и злым.

— Допустим, у человека есть стремление. Что ему надо делать, чтобы определить, в чем его Путь?

— Надо быть внимательным к себе и к пространству. Замечать знамения неба, видеть знаки земли. И верно их толковать.

Мысль о Пути не давала мне покоя ни днем, ни ночью. Однажды я увидела его во сне. В сумерках я шла по земле, охваченная огромным световым столбом, уходящим высоко в небо. Я шла босиком, земля впереди меня была покрыта глубоким слоем топкой грязи, будто сельский тракт по весне. Где-то впереди меня показалась запряженная лошадью телега, ее колеса увязли в грязи почти полностью; двое людей пытались вытащить телегу, подкладывали под колеса спицы, стелили какое-то сено… «Сейчас и я увязну» — думалось мне, но я продолжала идти не чувствуя никакого сопротивления. Вот телега поравнялась со мной и осталась далеко позади, а я шла на закат, догоняя заходившее солнце. Мне стало любопытно, отчего я не тону в грязи, посмотрела под ноги и подивилась: грязь под моими ногами высыхала, твердела и покрывалась травой…

Я рассказала о своем сне ворожее. Она выслушала меня очень внимательно и даже заставила повторить рассказ, время от времени задавая уточняющие вопросы: были ли люди, толкающие телегу, женщинами или мужчинами, молодая ли была трава, выраставшая у меня под ногами, в какое время года все происходило. Мне эти детали были совершенно не важны, главное, казалось мне — я видела Путь! Но знахарка остудила мой пыл, сказав, что образ Пути совсем не является определяющим, а вот пространство, в котором происходило движение, подробности места и времени говорят о многом.

— То, что ты шла на закат, по пути солнца, это хороший знак. Конечно, было бы лучше, если бы было утро и солнце находилось у тебя за спиной, или стоял день и солнце двигалось бы вместе с тобой. Ну что ж, в конце концов, ты его почти догнала. А распутица весенняя — предзнаменование не слишком благоприятное.

— Почему, Домна Федоровна? Но ведь грязь-то прорастала травой, значит, все хорошо должно быть?

— Весна — начало года, а солнце на твоем Пути уже катится к закату. Трава у тебя вырастет, но успеешь ли ты к цветению деревьев, к созреванию плодов?

— Что значат ваши слова?

— Каждый, кто идет по Пути, рано или поздно приходит к состоянию Благодати.

Заметив мое непонимание, знахарка пояснила:

— В восточных традициях это называют просветлением. Благодать нисходит к тому, кто достиг равноденствия духа.

— Что такое равноденствие духа?

— Это состояние абсолютной гармонии, точка зрелости ума и души. Человек, постигший Благодать, представляет собой целостную систему, в которой все стороны жизни находятся в равновесии. Он становится частью потока жизни, и ни болезни, ни старение, ни даже смерть его более не страшат.

— И мне не суждено постичь эту Благодать?

Ворожея глубоко вздохнула.

— Я не могу ответить тебе на этот вопрос, я ведь не Господь Бог. Сон твой был знамением, в этом нет сомнений, но любое знамение все равно оставляет человеку выбор.

— Какой же выбор есть у меня, если я уже на Пути, стало быть, выбор сделан?

— И на Пути есть масса выборов. Может быть, когда ты станешь более мудрой и осознаешь свои ошибки, ты все-таки догонишь Солнце, и весна сменится летом, а лето — осенью?

— А в чем мои ошибки?

— Да это не ошибки даже, я не дюжа верно выразилась. Ты непременно все хочешь понять головой, а этот способ постижения Пути самый, что ли, незрелый… Есть вещи, которые нельзя облечь в слова, но уж если ты твердо решила все записать, разложить по полочкам и придумать логичное объяснение, то приготовься к долгому Пути… по весенней распутице.

— Значит, мне надо перестать думать?

— Нет! Это было бы самой жестокой ошибкой. Тебе просто надо принять тот факт, что думалка твоя очень ограничена в своих возможностях. Ты не можешь пока постигать Путь иначе как через голову: центры души и витальной энергии у тебя еще очень слабо развиты. Значит, надо обратиться к резервам подсознания — вот где безразмерная кладовая, вот где совершенная лаборатория по обработке и хранению информации!

— Техника белого шума помогает открыть эти резервы?

— Помогает. Но все-таки белый шум скорее пробуждает интуицию, ясновидение. Чтобы вскрыть самые глубокие пласты подсознания, существуют другие техники. Они довольно опасны для людей с низким уровнем интеллектуального развития; впрочем, и умники не застрахованы от сумасшествия. Ведь подсознание — это темная кладовая, в которую никто никогда не заглядывал. И отворяя в нее дверь, надо быть готовым к тому, что первым делом оттуда полетит пыль, поползут тараканы, повалит всякая нечисть. И повалит она куда? — в сознание. А нужны ли твоему сознанию такие «гости"? Вот почему столько народу трогается умом на всякого рода психологических и медитативных курсах. Мне приходилось лечить таких. Но это неблагодарное занятие. Потерянную голову на место уже не воротишь.

Она смолкла и посмотрела на меня долгим внимательным взглядом. Мне стало не по себе.

— Домна Федоровна, а можно ли, забираясь вглубь подсознания, оградиться от сумасшествия?

Она как будто не слышала вопроса.

— Старцы святые, опытом всей жизни подвижнической и самим Путем умудренные, не рисковали открывать подсознание. Искушения боялись дьявольского. Внутри нас ведь не только Царствие небесное, бесов и нечисти там тоже полно. Внутри нас вообще все есть. И Путь тоже находится внутри.

Ворожея опустила глаза и вдруг плотно, певуче произнесла:

Услышав от казачьей целительницы строки Омара Хайяма, я в очередной раз поразилась тому, как нежданно порой в таком родном, таком понятном и близком мировоззрении казаков всплывают следы иноземных культур.

Она же, помолчав еще немного, словно очнулась от сна:

— Оградиться от сумасшествия можно с помощью молитвенного щита. Только не каждому этот щит позволяет войти в потайные закрома человечьего разума. Коли слаб человек, слово Божье его не пустит.

Лето достигло пика. Жара зашкалила за 55, у двоих парней поднялось давление, пошла носом кровь. Домна Федоровна очень быстро привела их в чувство, но велела мне сделать перерыв в раскопках. Я и сама об этом думала: уж на что я хорошо переношу высокие температуры, но и мне было не по себе. Я в очередной раз порадовалась, что мы живем на хуторе: в таких погодных условиях нам в палатках пришлось бы туго. Впрочем, в бытность мою студенткой, волжские экспедиции были куда как тяжелее…

Решив вчера отдохнуть пару дней, я обрадовалась еще и тому, что будет время заняться практиками. Однако весь день Домна Федоровна и намеком не обмолвилась о каком-либо занятии. И я уже подумала, что в этот приезд мне не удастся узнать ни одной новой техники… Но как только солнце зашло за горизонт и наконец-то повеяло свежестью, Домна Федоровна велела мне приготовить полотенце и чистую одежду. Взяв все это, мы пошли куда-то через баз и оказались на самом краю хутора, у деревянной криницы. Целительница велела мне раздеться, достала из колодца воды, легко подняла ведро и вылила воду мне на голову. Так она сделала двенадцать раз подряд, после чего я вытерлась и переоделась в чистое. Мы вернулись домой, она усадила меня за стол перед иконами, засветила лампаду, зажгла толстую свечу и приказала мне, глядя на пламя, читать Иисусову молитву. Повторять ее надо было с каждым вдохом, и, вдыхая, мысленно представлять себе, что свет от пламени погружается внутрь меня вместе с дыханием. Место, на котором я должна была концентрироваться, находилось посредине лба; туда и следовало направлять «огненный вдох». Держать в сознании все эти действия одновременно было очень трудно, но знахарка помогла мне, читая молитву вместе со мной и устанавливая правильный ритм дыхания. Все это длилось целую вечность, наконец, огонек свечи стал разрастаться и превратился в одно бесконечное сияние, которое охватило все мое тело. Мне стало нестерпимо горячо, я начала задыхаться и тонуть в этом беспощадном вселенском пламени. Вдруг я почувствовала, как чьи-то сильные и прохладные руки подхватили меня и понесли сквозь сияние с огромной скоростью. Мне казалось, что я взмываю в высь, но характерные ощущения, которые бывают обычно, когда качели, достигнув самой высокой точки, начинают падать вниз, подсказали мне, что я лечу с большой высоты куда-то очень далеко и глубоко. И точно: сияние стало гаснуть, все вокруг окутала тьма, только руки, держащие меня, светились белым огнем. Вдруг внизу начало светлеть, и я поняла: близко дно. Падение чуть замедлилось, и я оказалась на детской площадке где-то в одном из Питерских садов. Я была ребенком, совсем маленькой, может быть, мне было года четыре? Рядом была мама, молодая, в лаковых туфлях на толстом круглом каблуке. Хохоча, я прыгала по клеткам, расчерченным на песчаной дорожке, в направлении полукруга, в котором было что-то написано, но я не могла понять, что. Я знала, там — огонь, и тот, кто попадет ногой в него, выбывает из игры. Ниоткуда выкатился мяч, и, прокатившись через полукруг, стер непонятные буквы. Девочка в розовой кофте подбежала, прутиком восстановила полукруг и вновь начертила слово. До меня донеслись мамины слова: «Видишь, Настеньке шесть лет, а она уже буквы знает и умеет писать. Тебе тоже скоро шесть, а ты даже читать не выучилась». Я нахмурилась и твердо решила — в ближайшее же время! — научиться читать… тут картинка растаяла, сильные руки вновь подхватили меня и понесли — уже вверх. Вынырнув из тьмы колодца, я очутилась в сиянии, которое свернулось в точку и превратилось в огонек свечи.

Домна Федоровна стала расспрашивать меня, что было со мной, что я видела, но мне не хотелось ни о чем говорить. Кусочек детства, блаженное переживание покоя и безмятежного счастья было слишком личным, слишком интимным, чтобы делиться им с кем-то другим, даже если этот другой — моя духовная наставница. Впрочем, целительница не стала настаивать. «Расскажешь в другой раз» — сказала она.

Жара и перерыв в работе позволили заняться практиками. Впервые за весь период обучения Домна Федоровна показала мне не оздоровительную, а скорее «мистическую» практику. Она используется для погружения в подсознание в поисках ответа на волнующие вопросы. Раздеться, 12 раз облиться холодной водой. Одеться в чистую одежду. На стол поставить церковную свечу, сесть прямо и концентрироваться на пламени свечи. При этом повторять Иисусову молитву: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Ровно дышать животом, и, вдыхая, представлять, как воздух проходит через пламя и направляется в точку между бровей.

«Другой раз» наступил накануне отъезда. Ночь перед поездом я не спала: мне хотелось наговориться с ворожеей впрок, и она, отступив от привычного правила — засыпать до полуночи, не ложилась вместе со мной. Тогда я и рассказала ей про свое удивительное видение детства.

— Молитва Иисусова, — молитва чудотворная, — выслушав меня, промолвила вещунья. — Отцы святые говорили: кто Иисусову молитву творит, тот в раю себе место готовит. Бережет она от лиха всяка, вот потому и надо ее читать, когда в подсознание за ответом идешь. А видение твое означает, что еще в детстве тебе такой путь познания уготовили — через мысль, через голову. С той поры и стремишься ты все по книжкам узнавать, и саму жизнь с книжками сверять, а чего в них нету — самой записать и растолковать. А знание, доня, оно всяким путем прийти может — и через голову, и через тело. А быстрее всякого приходит знание через душу. Оно самое полное. Потому о душе надлежит помнить всегда. Тело рушится — душа остается.

Ворожея вздохнула и как-то ласково-жалостливо произнесла:

— Так что если кто-то в беду попадет, кто бы он ни был тебе — друг или враг, если можешь выручить — непременно помочь надо. Ты не тело спасаешь, а душу допрежь всего. Помни об этом.