"Юрий Максимов. Предпоследнее дознание" - читать интересную книгу автора

окруженные тысячами точек взмывающих и опускающихся "прыгунов". - Видите ли,
эта картина мне особенно дорога. Так случилось, что лишился я всего. Жены,
детей. Не стало их. А я остался. Тоска накатила страшная. Жить не хотелось.
Все черным-черно вокруг, - он чуть помедлил, внимательно глядя на картину. -
Пил беспробудно. Ревел да пил. Я бы, может, и руки на себя наложил, да о
теще надо было заботиться. Она, понимаете, инвалид, с нами жила. На мне и
осталась. Я вот и следил... Вроде как долг отдавал, вот в чем штука...
Карев кивнул, не совсем понимая, как все это относится к картине.
- Ну вот... Каждый день мука. Как открываю глаза - сразу нахлынет
все... и невмоготу. Пытался пить, да что толку? Только еще чернее
становилось... А как-то раз шел по улице и в витрине наткнулся вот на эту
картину. И, знаете, отойти не мог. Вроде бы как Валька моя мне оттуда руку
протягивает. И словно говорит: "Что ты, глупенький, горюешь? Мы ведь здесь
все..." Понимаете, я и раньше-то умом все знал. Ну, что мертвые только в
нашем мире умирают, а в другом - живут. Но одно дело - умом понимать, а
другое - сердцем чувствовать. Вот у этой картины сердце мое по-настоящему
почувствовало, что они живы, что есть другой мир, где им хорошо и где мы все
обязательно встретимся... Как будто в окно их увидел. Понимаете? И так тепло
вдруг стало на душе. И спокойно-спокойно. Я даже заплакал тогда, но не от
горя, от радости. Стоял посреди улицы, глядел на картину и плакал... Стал я
каждый день приходить туда. Постою, посмотрю, и легче становится. Много
разных картин есть, а вот только эта одна тронула, через нее Господь меня из
уныния вытащил. Я, конечно, не этот... не искусствовед... Может, такая
картина и не самая лучшая по каким-нибудь ученым соображениям. Но для меня
она очень много значит. Это как окно. И как напоминание. Что они есть. Что
мы встретимся. Что они меня ждут. Я, наверное, непонятно все говорю, да?
- Отчего же, я могу вас понять, - задумчиво отозвался Карев, пристально
разглядывая маленький квадратик.
"Может быть, и впрямь для Сато в его картинах было что-то большее, чем
просто объект собирательства и предмет тщеславия? Может, и он в них
чувствовал какой-то иной мир, более важный для него, чем настоящий? И себя
ощущал иным, глядя на савушкинские полотна?.. Странно, почему же я не ощущаю
ничего такого?"
Погрузившись в думы, Павел вполуха слушал дальнейший монолог водителя:
о том, как много пришлось потрудиться из-за этой картины, как дорога она
ему, как ужасающа мысль лишиться ее, как ухаживает он за престарелой тещей,
как снится ему покойная жена, что мир не без добрых людей...
Наконец такси опустилось напротив родного дома, Карев расплатился,
оставив щедрые чаевые, и выбрался наружу. Поразмыслив, направился в
ближайший магазин. Не идти же домой с пустыми руками. Шествуя вдоль витрин,
Карев припоминал любимые блюда супруги. Разговор насчет Тирата предстоит
сложный, и хорошо бы создать для него приятный фон. Может, лукума взять?
Кипрского, из розовых лепестков?

* * *

- Не беспокойтесь, господин следователь! - проговорил лейтенант Ронгу
сквозь мерный гул. - На Тирате сейчас затишье. Даст бог, обойдется.
- А? Что? - Карев дернулся, повел взглядом по молчаливым фигурам в
камуфляже, остановился на скуластом азиатском лице офицера. - Да я не о