"Франсуа Мориак. Матерь" - читать интересную книгу автора

думая, оазиса завтрака. И пока Мари де Ладос разжигала огонь, ставила у его
изголовья обжигающий кофе с молоком, он притворялся спящим, прильнув лицом к
стене.

XVII

Пообедав в полдень, Фернан Казнав остался на кухне, у огня. Как бы он
перепугался, если бы узнал, до какой степени напоминает свою угасавшую мать,
забившись вот так в кресло в сумраке струившегося дождем декабря. Мари де
Ладос вошла, поддерживая ослабевшего внука, который впервые встал в этот
день с постели. Она следила за хозяином, пытаясь проникнуть в его мысли. Но
он не отрывал глаз от пламени. Тогда она подтолкнула к нему испуганного
Раймона, повторяя:
- Что нужно сказать барину?
Фернан Казнав даже не повернул головы. Мари де Ладос настаивала:
- Он так страдал, бедняжка. Весь исхудал. Одни только глаза и остались.
И она щупала плечи мальчика. Хозяин взял щипцы, но вынужден был
положить их, так как у него тряслись руки. Наконец он устремил на мальчика
ледяной взор. И тут, не зная диалекта, все же вспомнил два слова, которые
обычно употребляли его дед Пелуйер и Фелисите Казнав, когда хотели, чтобы
человек или животное исчезли с их глаз.
- Bey-t'en! (Пошел вон!) - сказал он и встал, опять-таки похожий на
свою мать, но теперь уже на мать неколебимую и опасную. Мари де Ладос
отступила в устрашенном обожании, таща за собой в каморку взлохмаченного
внука, который подпрыгивал, как больной дрозд

Фернан Казнав обосновался до вечера в кабинете перед камином. В четыре
часа Мари де Ладос принесла ему лампу, закрыла жалюзи, и он пребывал в
одиночестве, пока крикливый голос на кухне не оповестил его, что вернулась
мать Раймона. Тогда он уселся, как накануне, в темном проходе на дровяной
ларь и замер. "Нет, нет, - умоляла Мари де Ладос, - у него будет от этого
удар..." Потом ее заглушил гортанный диалект дочери. Та кричала, что сама
будет подавать к столу; но почему таким угрожающим тоном? Фернан озяб,
вернулся в кабинет и неподвижно уставился в огонь. В семь часов Мари де
Ладос пришла сказать, что барину подано. Она взяла лампу и подняла ее, как
делала каждый вечер, отойдя в сторону и освещая путь барину, который увидел
в ярком свете это старое, обезображенное морщинами лицо. Он прошел через
кухню, отворил дверь в столовую и тут все понял: на чистой скатерти напротив
его прибора был поставлен второй; и поскольку стол был очень высокий, мать
положила на стул Раймона книги, чтобы тому было удобнее есть суп.
Мальчик плакал за дверью; он не осмеливался войти, несмотря на уговоры
матери, которая начинала повышать голос. Меж тем Фернан Казнав чувствовал,
как в нем нарастает волна бешенства, он с наслаждением позволял матери
наполнить его, пронизать, овладеть им. Налив себе полный бокал вина, он
выпил его залпом, потом махнул рукой, и тарелки, поставленные для Раймона,
разлетелись вдребезги на плитках пола. После этого грохота кухня точно
вымерла. Хозяин вошел туда, увидел прежде всего дочь с ее птичьими глазами,
а за ней Мари де Ладос, воздевшую сложенные руки. Он опять вспомнил слова
диалекта, которыми пользовалась его мать, когда прогоняла с глаз долой слуг
или животных: