2. Сердце Тьмы

Как только мама ушла на работу, Парк кинулся к небольшому комоду в гостиной, где лежала одежда, и вытащил из верхнего ящика банку из-под кофе. Высыпав ее содержимое на диван, он отобрал гвозди, шурупы, пуговицы и крышки от бутылок. Шестьдесят восемь центов. Сорок восемь из них — по одному пенни. Если в магазине за углом поменять пенни на нормальные деньги, можно поехать в город, даже если на обратную дорогу и не хватит. Какая разница. Всегда можно попросить у кого-нибудь монетку на метро. Взрослые часто так делают на остановках. Или дойти пешком. Тут вряд ли больше пяти миль. И потом можно встретить кого-то из знакомых, например, тех людей на машине, с которыми разговаривал прошлой ночью. Когда он надевал куртку, зазвонил телефон. Парк снял трубку. И в следующую минуту понял, что не стоило этого делать.

— Поросеночек?

Это была мама.

— У тебя все в порядке?

Она проверяла, где он. Она боялась, что Парк поедет в город один и хотела убедиться, что он будет дома целый день. Мальчик пробормотал обещание, и повесил трубку. Потом включил телевизор и, как был в куртке, упал на диван.

В кафедральном соборе читали вслух имена всех, кто погиб во Вьетнаме, читали много часов подряд. Буква «Б» давно закончилась, но мальчик все равно ждал: вдруг читающий как-нибудь догадается, что он, Парк, только что включил телевизор, и прочитает специально для него имя отца. Он напряженно вслушивался, но скоро голос комментатора перекрыл чтение, а когда имена снова зазвучали подобно музыке под сводами огромного собора, имени его отца среди них так и не было.

— Я должен найти Зеленую Часовню,[10] иначе никакой я не рыцарь, а трус.

— Ох, господин, вы сами кличете свою смерть. Многие рыцари отправлялись на поиски этого проклятого места. И ни один из них не вернулся.

Темной тропой спускался сэр Гавейн в долину отчаяния, чтобы исполнить клятву и явиться в назначенный день к Зеленому Рыцарю, который ждал его в Часовне. Еще по дороге сэр Гавейн слышал, как точится о камень страшный топор.

Несмотря на богатое воображение, Парк не осмеливался мечтать про отца. Возможно, он боялся, но сейчас сильная тупая боль в животе означала лишь одно: больше всего на свете в эту минуту Парк хотел узнать человека, чье имя носил.

Он видел только одну фотографию отца, которую нашел случайно, перелистывая книгу. Он подошел к полке и достал книгу стихов, где пряталось улыбающееся, почти озорное лицо отца. Мальчик внимательно вгляделся в черты на фотографии, чтобы найти похожие на свои. И расстроился. Физиономия Парка была круглой и расплывчатой, как у большого ребенка. С фотографии же ему улыбалось худощавое и волевое мужское лицо. Парк не заметил никакого сходства. Фотография была черно-белой, поэтому он не знал, какого цвета у отца глаза и волосы, но подозревал, что не такого, как у него. Он был светленьким с бледно-голубыми глазами, на фотографии глаза казались черными, волосы — темными и прямыми. Хотя у Парка тоже прямые волосы. Не такие, как у мамы: ее кудряшки, обрамлявшие узкое лицо, напоминали кукольные.

У отца был большой нос, прямой, как у кинозвезды, а не короткий, точно обрезанный, как у Парка. И никаких очков. Конечно, нет. В очках ты никогда не сможешь летать на бомбардировщике.

Парк вздохнул и положил фотографию обратно. Но тут внимание мальчика привлекли страницы, между которыми он когда-то ее нашел. Мама всегда много читала, но он ни разу не видел, чтобы она брала эту книгу с полки в гостиной. Вообще, кроме тех книг, что она приносила из библиотеки в огромных количествах, все, что она читала, стояло в маленьком шкафу у нее в спальне.

Был ли он когда-нибудь так счастлив? Уж маму он точно не мог представить настолько счастливой. Он стал читать дальше.

Рядом со словом «сегодня» была небрежно написана дата — 23 июня 1970 года. Наверно, в этот день они поженились. Он ведь должен знать такие вещи о своих родителях!

Парк стал читать дальше. Вдруг в этой книге он найдет разгадки всем тайнам?

Парку на миг показалось, что он провалился в темную яму. Какое же из двух стихотворений относится к фотографии?

Рядом со вторым не было ни даты, ни надписей, но… Парк включил лампу, взял книгу, и, сняв очки, поднес ее к самым глазам. Так и есть, на ней маленькие пятна, словно… словно… Он явственно представил, как Рэнди плачет и на страницу капают слезы. Мальчик редко видел ее плачущей, но сейчас воображаемая картинка была такой же яркой, как его рыцарские приключения: красные глаза, опухшее от слез лицо.

Что же значат эти два стихотворения, одно вслед за другим. В первом — звенящий смех, во втором — свинцовая боль. И между ними — фотография отца. Здесь крылась какая-то тайна — как у огромного меча в камне, — но Парк не обладал ни силой, ни волшебной властью, чтобы ее разгадать.

Он открыл книгу на первой странице. В углу размашистым почерком написано: Броутон. Книга, наверно, принадлежала отцу. И отец поставил ту дату на странице 314. А вот слезы на соседней странице — точно не отца. Парк был в этом уверен.

Книги… Какой же он глупый! Наверно, все эти книги принадлежали отцу. Как же ему раньше не пришло в голову? Рэнди никогда их не трогала, а ведь она так любит читать. А он, — он видел эти корешки миллион раз. Однажды Парк достал из шкафа пару книг, хотел посмотреть, не найдется ли там чего-нибудь интересного почитать, но книги оказались старыми и скучными. Он и предположить не мог, что они — живая связь с отцом. Только книга со стихами, и то лишь потому,

что он нашел в ней папину фотографию, сами стихи были не при чем.

Книги могут многое рассказать о том, кто их выбрал. Совершенно точно. В школе миссис Уинслоу, библиотекарь, часто говорила Парку: «Думаю, эта книга тебе понравится». И почти всегда была права. Она никогда не говорила об этом при других, но точно знала, что любит Парк. Он терпеть не мог книг о машинах и компьютерах. Во втором классе он ненавидел динозавров, но обожал драконов. Справочники не выносил так же сильно, как глупые романы, в которых дети вечно жалуются на свои трудности. Их хватает в настоящей жизни, чтобы еще переживать о чьих-то выдуманных бедах.

Нет, миссис Уинслоу находила для него истории о драконах и замках, о короле Артуре. Еще она никогда не смеялась над тем, что тебе нравится. Она могла дать Шейле Кларк дурацкую книжку «Познакомьтесь с мистером Атомом» и тут же протянуть Парку «Меч и Круг». Но главное, миссис Уинслоу знала, что ты за человек — по тем книгам, которые ты любил. Если Парк прочитает книги из отцовского шкафа, он узнает про отца так же много, как миссис Уинслоу знает о нем самом?

Парк выбрал самую большую, самую толстую книгу. Такую толстую, что ее пришлось положить на нижнюю полку. Если он прочитает эту первой, с остальными будет легче. Его решимость тут же была вознаграждена. На первой странице была надпись:

Парку в день рождения от папы.

4 августа 1960 года. Ты дорос до Конрада.[13]

Дедушка.

Парк затрепетал. Отец его отца. Рэнди редко рассказывала о родственниках, даже о своих. Иногда она упоминала бабушку, которая умерла, и дедушку с женой, с которыми не ладила. Про родных со стороны отца — ничего. Ни словечка. Конечно, Парк понимал, что у отца были родители. Может, даже братья и сестры. У Рэнди была сводная сестра. Мальчик видел ее однажды. Он хорошо запомнил ее глаза, густо накрашенные чем-то зеленым.

И вдруг вот так наткнуться на дедушку. Почерк мальчику понравился. Крупный мужской, он напомнил ему подпись Броутон на книге стихов.

Парк открыл титульный лист. Оказалось, что Конрад — имя автора. В книге было несколько длинных историй. Первая называлась «Юность».[14] Сверху на рисунке мужчина стоял на чем-то похожем на буксир и смотрел на проплывающий мимо парусник. Морские рассказы. Когда его отцу было … Хм, он ведь не знает, сколько лет исполнилось отцу, потому что не знает, когда тот родился. Не важно. Когда отец был мальчиком, его отец (Паркинтон Уадделл Броутон Третий) подарил ему книгу морских рассказов. На мгновение Парку захотелось, чтобы это были истории о рыцарях Круглого Стола, но только на мгновение. Отец ведь не может быть во всем на него похож, достаточно того, что в книге речь идет о приключениях.

Прежде чем сесть читать, Парк дал клятву. Положив руку на фотографию между страницами, он поклялся прочитать все книги на его полке и таким образом заслужить право поехать к Мемориалу и найти имя отца.

Стоял ноябрь. Весь декабрь и часть января были наполнены странными рассказами Конрада. Парк читал их только тогда, когда матери не было дома. Он боялся, как бы она не увидела книгу отца, не увидела, что он читает эти мрачные истории, уводившие его в непроходимую чащу, где он не мог найти дороги. Но мальчик продолжал читать, не пытаясь понять смысл рассказов — они были слишком сложны для него, — но надеясь увидеть тропинку, которая приведет его к заколдованному месту, где томится в плену его отец и, может быть, дед.

Мама так и не сказала ни слова, пока они не вернулись в Вашингтон. Остановившись у «Макдональдса», она спросила, хочет ли он есть. Парк кивнул, и они зашли внутрь. Там мама заказала гамбургер и молочный коктейль для Парка и кофе для себя. Он хотел еще картошку-фри, она всегда ее покупала, но сейчас не отважился попросить. Мамино лицо было бледным и застывшим, словно бок автомата с напитками, а когда она подняла стаканчик с кофе, ее рука дрожала.

На следующий день она снова была собой. Они никогда не говорили о той поездке на побережье и никогда больше там не были.

Конрад чем-то напоминал тот день. В нем было столько всего непонятного, он столько всего скрывал от Парка, и все же внутренняя сила рассказов притягивала и звучала в душе мальчика, словно глубокая печаль, для которой не найти слов, словно крик голодной чайки в зимнем небе.

После того случая Парк увидел маму по-другому. Она была моложе родителей большинства его школьных друзей. Ее стройная фигура напоминала моделей из журнала, а лицо обрамляли светлые локоны. У нее были голубые глаза и бледная гладкая кожа, чуть ниже левого глаза чернела маленькая родинка. Не зная Рэнди, можно было подумать, что перед вами всего лишь хорошенькая блондинка. Но время от времени в ней проглядывало что-то, спрятанное глубоко внутри, и это пугало Парка.

Она ни разу не ударила сына. Она почти никогда не кричала. Никто не мог бы назвать ее плохой матерью. Были дни, большинство дней, когда с ней было хорошо и весело. Но за всеми ее шутками чувствовался тот самый холод, тьма, бездонное сердце тьмы. Теперь Парк понял, что это как-то связано с его отцом. Но отца нет уже десять лет. Сколько же можно тосковать?

Другие тоже теряли мужей и смогли это пережить. У Грега Хеннинга отец вообще сбежал. Его мать поревела три или четыре месяца, потом умылась и стала жить дальше. В сентябре она снова вышла замуж, и Грег говорил, что она счастлива, как девчонка. Отец Парка погиб десять лет назад, а у Рэнди даже ни разу свидания не было. Она гораздо красивее матери Грега, и умнее ее. Мать Грега напоминала сахарную вату: розовый пух на бумажной палочке. В ней не было глубины, которая может успокоить или испугать.

Прошлым летом в одну из суббот в прачечной Парк заметил, как какой-то мужчина разглядывал его мать сзади, когда она наклонилась над сушилкой. Он приветливо улыбался, в глазах читался явный интерес, в котором не было ничего оскорбительного. Мужчина все еще улыбался, когда Рэнди выпрямилась и обернулась. Он хотел с ней заговорить, может быть, познакомиться, но одного взгляда на лицо Рэнди хватило, чтобы он передумал и начал складывать свое белье, словно на свете не было занятия важнее.

Она любила Парка. Он это знал. Когда он был маленьким, она любила читать ему вслух. Он забирался к ней в кровать, устраивался поближе, вдыхая свежий запах туалетного мыла, и старался дотронуться до ее бледной руки или светлых, почти невидимых волос. Ему нравилось дуть на них, потому что в ответ мама смеялась. А смеялась она не часто.

Она читала детские стихи, сказки, сотни книг с картинками, которые они по субботам приносили из библиотеки, и в ее мягком голосе слышался легкий техасский акцент. Иногда им попадались веселые истории, и они смеялись вместе. Один раз они читали Винни-Пуха и, когда дошли до истории про Пятачка и Слонопотама, мама неожиданно начала хохотать так, что не могла читать дальше.

— Мам, ну мам, — дергал ее за рукав ночной рубашки Парк, — чего ты смеешься?

Она хотела рассказать ему, что забежала вперед и прочитала, что будет дальше, но вместо слов у нее выходили нечленораздельные всхлипы. Парку ничего не оставалось, как начать смеяться самому.

Теперь он умеет читать, и мама больше не читает вслух. А ему так этого не хватает!

С ноября по февраль Парк прочитал больше, чем за всю свою жизнь. Когда мама засыпала или уходила на работу, он вытаскивал из заветного шкафа книгу и садился читать. Одолеть Конрада в один присест он не смог. В промежутках между его тяжелыми, насыщенными историями Парк уместил детективы и нудные отрывки из странных современных рассказов, героям которых хотелось дать совет повзрослеть и прекратить ныть. Ему не нравилось, что отец читал такие книги. Его отец — воин, а не нытик.

Снова и снова Парк возвращался к Конраду. Какой же тяжелой была каждая страница! Иногда он останавливался и брался за стихи — словно убегая к их легким ясным строкам и белому простору на странице. Он сидел, смотрел на белые поля, от которых легче дышалось, и отдыхал от мрачности Конрада.

Наступил февраль. Парк прочитал или просмотрел все книги на трех небольших полках. Он дождался, пока у мамы началась работа по выходным, и в первую же субботу, как только она ушла, достал карту метро и нашел самый короткий путь к Мемориалу. В этот раз он точно поедет, даже если она попытается его остановить. Он выполнил свой обет и готов отправиться в странствие.

Парк сделал бутерброд с арахисовым маслом и джемом. Когда Рэнди работала по выходным, выбирать особо не приходилось. Потом надел куртку от лыжного костюма и отправился на станцию метро. В небе ярко светило солнце, было по-весеннему тепло. Но стоило налететь порыву ветра, и мгновенно замерзшие щеки и уши напомнили ему, что на дворе зима.

По субботам поезда ходили реже, и Парк спрятался от ветра под навес на платформе. Он стоял, подняв лицо навстречу солнцу и зажмурив глаза от яркого света, и чувствовал, как сердце наполняется счастьем. Сегодня я встречусь с отцом, звучало внутри. Он представил, как отец подойдет к нему, высокий и красивый, в голубой форме военного летчика с серебряными крыльями над левым карманом. Вот он снимает фуражку и широко раскрывает руки навстречу Парку, и Парк бежит к отцу словно маленький…

Выдумки. Отец погиб.