"Франсуа Мориак. Подросток былых времен (Роман)" - читать интересную книгу автора

которому я однажды исповедовался. Отдавать себ всем, говорил он, - в этом
наше призвание, и оно требует абсолютной чистоты. Тогда можно отдать себя
без остатка, ни о чем не рассуждая.
- Э, нет, господин Ален! Вы что же, издеваетесь надо мной?
Только что вы возвещали и сулили мне триумфы в миру, а теперь, выходит,
надо отдать себя и стремиться к чистоте для того, чтобы можно было себя
отдавать...
Он ухмылялся, злорадствуя, что ткнул меня носом в мои же противоречия.
Я взял его за руку. Она была влажная. Я ощутил его лишенный суставов
шестой палец, похожий на червя, которого можно раздавить и "выпустить
сок", как говорил Лоран, когда был маленький. Преодолев отвращение, я
сказал:
- Вы не понимаете меня. Разумеется, в том плане, в каком идет спор с
господином Дюпором, я не могу обещать вам ничего другого, кроме успеха в
миру, который, самое большее, может сделать вас князем церкви... князем
церкви и перед людьми, и перед богом. Ибо если вы добьетесь успеха, то в
сане епископа или кардинала вы будете выполнять долг милосердия и по
отношению к верующим, и ко всей церкви в целом. Но знайте: в любой момент
стремительного бега к почестям, на любом повороте этого триумфального пути
вы можете его оставить, отказатьс от всего, стать святым, об этом вы тоже
мечтаете, я знаю.
Откуда я это знал? Уж не оттого ли, что приписывал себе дар прозрения?
- Я - святым? А, б...!
- Да, святым. Возможно, вы не выдержите этой бешеной гонки за почестями
и укроетесь в каком-нибудь захолустном приходе, а может быть, станете
послушником. Но скорее представляю вас в нищем приходе, брошенном туда,
словно кусок хлеба в рыбный садок.
- А почему же у меня не будет такой возможности в Париже, в мирской
среде, где я подвергнусь испытаниям?
Я не выпускал его руки, хотя теперь она уже стала совсем мокрой и
скользкой.
- Нет, Симон, если только вы войдете в этот мир, оставьте всякую
надежду, вода сомкнется над вами. Я не хочу сказать, что вас не ждут там
известные выгоды, но пути к богу будут отрезаны.
Он огрызнулся:
- Что вы об этом знаете? Бог не станет спрашивать у вас разрешения.
Мы-то уж хорошо знаем, что его пути - не наши пути. Нам все уши об этом
прожужжали.
- Знаю, и все тут, - сказал я. - Вы вовсе не обязаны мне верить, но,
если вы изберете Париж, вы погибли.
Я знал, что он уже сделал выбор. Знал, что все для него кончится плохо.
Он высвободил руку. Я вытер свою носовым платком. Он сказал совсем тихо:
- Я уезжаю завтра на рассвете.
Прюдан отвезет его в двуколке в Вилландро, а там он сядет на поезд,
никто здесь и не заметит его отъезда.
- Если только вы не разболтаете.
- Нет, Симон, я не разболтаю.
По дороге шло стадо, я услышал крики пастуха. Симон закашлялся. Я
произнес мамину неизменную фразу:
- Тянет холодом с речки.