"Грэхем Мастертон. Пария" - читать интересную книгу автора

одержим, особенно духом кого-то, кого я знал. Особенно, храни меня Бог,
духом Джейн.
Я сидел в гостиной, не смыкая глаз, потрясенный, глубоко несчастный,
пока часы в коридоре не пробили пять. Наконец суровый североатлантический
рассвет заглянул в окна и выкрасил все в серый цвет. Ветер стих, дул
только холодный бриз. Я вышел через задние двери и прошествовал босиком по
траве, покрытой росой, одетый только в халат и старую куртку на меху. Я
остановился у садовых качелей.
Видимо, был отлив, поскольку далеко над проливом Грейнитхед чайки
начали охоту за моллюсками. Их крики напоминали голоса детей. На
северо-западе я видел все еще мигающий маяк на острове Винтер. Холодное,
фотографическое утро. Картина мертвого мира.
Качелям было уже лет семьдесят или восемьдесят. С виду они напоминали
кресло с широкой резной спинкой. На спинке кто-то вырезал солнце, знак
Митры и слова: "Все постоянно, кроме Солнца", которые, как открыла Джейн,
были цитатой из Байрона. Цепи крепились к чему-то вроде перекладины,
теперь уже почти невидимой, поскольку тот, кто годы назад сделал качели,
посадил рядом с ними яблоньку, и со временем сучковатые ветки старого
дерева полностью скрыли из вида верх качелей. Летом же, когда кто-то
качался на качелях, цветы яблони осыпали его, как снег.
Качели (рассказывала Джейн, качаясь и напевая) были игрушкой шутов и
жонглеров, средневековым безумием, напоминающим экстатические танцы
дервишей. Ей приходили в голову жонглеры, фокусники, маскарад и свиные
пузыри на посохах; она твердила, что раньше таким образом вызывали
дьяволов и упырей. Помню, как я смеялся над ней тогда; а в то утро,
одиноко стоя в саду, поймал себя на мысли, что мои глаза невольно движутся
вдоль невидимой дуги, которую когда-то описывали качели вместе с сидящей
на них Джейн. Теперь качели висели неподвижно, покрытые росой, и их не
могли привести в движение ни утренний бриз, ни мои воспоминания.
Я сунул руки в карманы куртки. Похоже, шел очередной светлый свежий
атлантический день, дьявольски холодный, но тихий.
Я легко толкнул качели, цепи звякнули, но даже когда я толкнул их еще
раз, сильней, я не мог извлечь из цепей такие же звуки, как те, которые
слышал ночью. Мне пришлось бы сесть на качели, ухватиться покрепче и
качаться изо всех сил, почти касаясь ногами нижних ветвей яблони, чтобы
воспроизвести то выразительное "скрип-скрип".
Я медленно прошел через весь сад и посмотрел на круто спускающуюся
вниз Аллею Квакеров, ведущую к деревне Грейнитхед. В рыбачьей деревне уже
дымили две или три трубы. Дым улетал на запад, в направлении Салема,
очертания которого были отчетливо видны на фоне неба с другой стороны
залива.
Я вернулся домой, выискивая по пути примятую траву, следы ног,
какое-то доказательство того, что ночью кто-то побывал в моем саду. Но
ничего не нашел. Я вошел в кухню, оставив двери открытыми, приготовил себе
очередную чашку чая и съел три кокосовых пирожных. Я чувствовал себя без
вины виноватым, поскольку это был весь мой завтрак. Джейн всегда готовила
мне ветчину, яичницу или сметану. Я забрал чашку чая с собой наверх и
пошел в ванную бриться.
Мы поставили у себя в ванной комнате огромную викторианскую ванну,
которую спасли из заброшенного дома в Свомпскотте и украсили большими